Агасфер (Вечный Жид) (том 3)

Сэ Эжен

– Да!.. А знаешь, будем ему писать на здешний адрес. Письма будем относить на почту, и когда он вернется, он их все разом и прочитает!

– Прелестная мысль! То-то он похохочет над нашими шутками: ведь он их так любит!

– Да и мы не прочь посмеяться!..

– Еще бы, особенно теперь, когда последние слова отца придали нам столько бодрости. Не так ли, сестра?

– Я не чувствовала никакого страха, когда он говорил о своем отъезде.

– А в особенности, когда он нам сказал; "Дети, я вам доверяю, насколько имею право доверять... Мне необходимо выполнить священный

долг... Но хотя я и заблуждался относительно ваших чувств, я не мог собраться с мужеством и покинуть вас... Совесть моя была беспокойна... горе так убивает, что нет сил на что-нибудь решиться. И дни мои проходили в колебаниях, вызванных тревогой. Но теперь, когда я уверен в вашей нежной любви, все сомнения кончились, и я понял, что не должен жертвовать одной привязанностью ради другой и подвергнуть себя угрызениям совести, но мне необходимо выполнить оба долга. И я выполню их с радостью и счастьем!"

– О! Говори же, сестра, продолжай!
– воскликнула Бланш.
– Мне кажется, что я даже слышу голос отца. Мы должны твердо помнить эти слова как поддержку и утешение, если нам когда-нибудь вздумается грустить в его отсутствие.

– Не правда ли, сестра? И наш отец продолжал: "Не горюйте, а гордитесь нашей разлукой. Я покидаю вас ради доброго и великодушного дела... Представьте себе, что есть на свете бедный, покинутый всеми сирота, которого все притесняют. Отец этого сироты был моим благодетелем... Я поклялся ему оберегать сына... Теперь же жизни его грозит опасность... Скажите, дети, ведь вы не будете горевать, если я уеду от вас, чтобы спасти жизнь этого сироты?"

– "О нет, нет, храбрый папа!
– отвечали ему мы, - продолжала, воодушевляясь, Роза.
– Мы не были бы твоими дочерьми, если бы стали тебя удерживать и ослаблять твое мужество нашей печалью. Поезжай, и мы каждый день будем с гордостью повторять: "Отец покинул нас во имя благородного, великодушного дела, и нам сладко с этой мыслью ждать его возвращения".

– Как важно помнить о долге, о преданности, сестра? Подумай: она дала отцу силу расстаться с нами без печали, а нам - мужество весело ждать его возвращения!

– А какое спокойствие наступило! Нас не мучат больше сны - предвестники горя!

– Теперь, сестра, мы дожили до настоящего счастья, ведь так?

– Не знаю, как ты, а я теперь чувствую себя и сильнее, и смелее, и готовой бороться с несчастием.

– Еще бы. Подумай, сколько нас теперь: отец, мы с флангов...

– Дагобер в авангарде, Угрюм в арьергарде: целая армия...

– Напади-ка кто на нас... хоть тысяча эскадронов!
– прибавил веселый бас, и на пороге появился счастливый, веселый Дагобер. Он слышал последние слова девушек, прежде чем войти в комнату.

– Ага! Ты подслушивал... Какой любопытный!
– весело закричала Роза, выходя с сестрой в залу и ласково обнимая старика.

– Еще бы! Да еще пожалел, что у меня не такие громадные уши, как у Угрюма, чтобы побольше услыхать! Ах вы мои храбрые девочки! Вот такими-то я вас и люблю!.. Ах вы, черт меня возьми, бедовые мои! Скажем-ка горю: полуоборот налево! Марш!.. Черт побери!

– Славно!.. Гляди-ка! Он теперь, пожалуй, начнет нас учить браниться! смеялась

Роза.

– А что же? Иногда не мешает! Это очень успокаивает, - говорил солдат.
– И если бы для того, чтобы переносить горе, не было миллиона словечек, как...

– Замолчишь ли ты?
– говорила Роза, зажимая своей прелестной рукой рот старика.
– Что если бы тебя услыхала Августина!

– Бедняжка! Такая кроткая, робкая!
– сказала Бланш.

– Она бы страшно перепугалась...

– Да... да...
– с замешательством проговорил Дагобер.
– Но она нас не услышит... она ведь в деревне...

– Какая хорошая женщина!
– продолжала Бланш.
– Она сказала один раз о тебе кое-что, и тут проявилось все ее превосходное сердце.

– Да, - прибавила Роза, - говоря о тебе, она выразилась так: "Конечно, рядом с преданностью господина Дагобера моя привязанность для вас слишком нова и ничтожна, но если вы в ней и не нуждаетесь, я имею право также испытывать ее к вам".

– Золотое сердце было... то бишь есть... золотое сердце у этой женщины, - сказал Дагобер и подумал: "Как нарочно все о ней, бедняжке, заговаривают!"

– Впрочем, наш отец знал, кого выбрать! Она - вдова его товарища по службе.

– И как она тревожилась, видя нашу печаль, как старалась нас утешить!

– Я двадцать раз видела, что у нее были глаза полны слез, когда она на нас смотрела, - продолжала Роза.
– Она очень нас любит, и мы ее также... и знаешь, что мы придумали, когда папа вернется?..

– Да молчи, сестра...
– прервала ее со смехом Бланш.
– Дагобер не сумеет сохранить нашу тайну.

– Он-то?

– Сумеешь сохранить секрет, Дагобер?

– Знаете, - с растущим смущением заметил солдат, - лучше, если вы ничего мне не скажете...

– Ты ничего, значит, не можешь скрыть от госпожи Августины?

– Ах вы, Дагобер, Дагобер, - весело говорила Бланш, грозя ему пальцем.
– Вы, кажется, кокетничаете с нашей гувернанткой!

– Я... кокетничаю?!
– сказал солдат.

И тон, и выражение, с каким Дагобер произнес эти слова, были так красноречивы, что девушки расхохотались.

В эту минуту отворилась дверь в залу.

Появился Жокрис и объявил громогласно:

– Господин Роден.

И вслед за ним в комнату проскользнул иезуит. Попав в залу, он считал, что игра уже выиграна, и его змеиные глазки заблестели. Трудно описать изумление сестер и гнев Дагобера при этом неожиданном появлении.

Подбежав к Жокрису, Дагобер схватил его за шиворот и закричал:

– Как смел ты кого бы то ни было впустить без позволения?

– Помилуйте, господин Дагобер!
– кричал Жокрис, бросаясь на колени с самым глупым умоляющим видом.

– Вон отсюда... а главное, вы... вон!.. Слышите... вон!
– угрожающе напустился солдат на Родена, уже пробиравшегося к сиротам с лицемерной улыбкой.

– Ваш слуга, - смиренно раскланялся иезуит, не трогаясь с места.

– А ты-то уберешься?
– кричал солдат на Жокриса, который не поднимался с колен, зная, что в таком положении он сумеет сказать все, что надо, прежде чем Дагобер его вытолкает.