Агасфер (Вечный Жид) (том 3)

Сэ Эжен

– Господин Дагобер, - жалобным голосом говорил Жокрис, - простите, что я провел этого господина... но я потерял голову от несчастия с госпожой Августиной...

– Какого несчастия?
– с беспокойством воскликнули девушки, живо подходя к Жокрису.

– Уйдешь ли ты?
– тряся Жокриса за ворот, кричал Дагобер.

– Говорите... говорите, что случилось с госпожой Августиной? допытывалась Бланш.

– Да ведь с ней ночью холера...
– Жокрис не мог докончить, так как Дагобер обрушил на его челюсть такой славный удар, какого

он уже давно никому не давал. Призвав затем на помощь свою силу, еще значительную для его возраста, бывший конногренадер мощной хваткой поставил Жокриса на ноги и здоровенным пинком в одно место пониже спины вытолкнул в соседнюю комнату.

– Теперь ваш черед!.. И если вы сейчас же не выкатитесь!..
– с пылавшим от гнева взглядом, раскрасневшимися щеками и с выразительным жестом проговорил Дагобер.

– Мое почтение, месье, мое почтение...
– бормотал Роден, раскланиваясь с девушками и пятясь к двери задом.

48. ДОЛГ

Роден медленно отступал под огнем гневных взглядов Дагобера, не теряя в то же время из вида девушек, явно взволнованных умышленной бестактностью Жокриса: Дагобер строго-настрого запретил ему говорить о болезни гувернантки.

Роза с живостью подошла к солдату и спросила:

– Неужели в самом деле Августина заболела холерой?

– Не знаю... не думаю... во всяком случае, это вас не касается.

– Дагобер, ты хочешь скрыть от нас несчастье, - заметила Бланш.
– Я помню, ты давеча смутился, когда говорил с нами об Августине.

– Если она больна, мы не можем ее покинуть: она сочувствовала нашей печали, и мы не можем ее оставить одну в страдании.

– Пойдем к ней, сестра... пойдем в ее комнату, - сказала Бланш, приближаясь к дверям, у которых стоял Роден, со вниманием наблюдавший за этой сценой.

– Вы отсюда не выйдете!
– строго сказал сестрам солдат.

– Дагобер, - твердо возразила Бланш, - речь идет о священном долге, и не исполнить его будет низостью.

– А я говорю, что вы отсюда не выйдете!
– повторял солдат, с нетерпением топнув ногой.

– Друг мой, - не менее решительно заявила девушка.
– Наш отец, расставаясь с нами, дал пример, как надо исполнять свой долг; он не простит нам, если мы забудем урок!

– Как?
– закричал вне себя Дагобер, бросаясь к сестрам, чтобы не допустить им уйти.
– Вы воображаете, что я во имя какого-то долга пущу вас к холерной больной? Ваш долг - жить, и жить на радость отца... и на мою... Ни слова больше об этом безумии!

– Не может быть никакой опасности навестить Августину в ее комнате! сказала Роза.

– А если бы даже опасность и была, - прибавила Бланш, - то мы не можем колебаться. Будь добр, Дагобер, пропусти нас.

В это время по лицу внимательно прислушивавшегося Родена промелькнуло выражение зловещей радости; он вздрогнул, и глаза его загорелись мрачным огнем.

– Дагобер, не отказывай нам, - сказала Бланш.
– Ведь ты сделал бы для нас то, что мы хотим сделать для другой;

в чем же тебе упрекать нас?

Дагобер, заслонявший до тех пор дверь, вдруг отступил и довольно спокойно сказал:

– Я старый безумец!.. Идите... идите... и если вы найдете госпожу Августину у себя, можете там и остаться.

Изумленные словами и тоном Дагобера, сестры остались на месте в нерешительности.

– Но если ее нет здесь... то где же она?
– спросила Роза.

– Так я вам и скажу, когда вы так взволнованы.

– Она умерла!
– воскликнула Роза, побледнев.

– Да нет же, нет!
– успокаивал их солдат.
– Клянусь вашим отцом... что нет... Но при первом же приступе болезни она попросила, чтобы ее увезли отсюда... так как боялась заразить остальных.

– Добрая, мужественная женщина!
– сказала с нежностью Роза.
– А ты еще не хочешь...

– Я не хочу, чтобы вы выходили, и вы не выйдете, хотя бы мне пришлось запереть вас на ключ!
– гневно воскликнул солдат и, вспомнив, что всю эту неприятную историю устроил своей болтовней Жокрис, он с яростью прибавил: - А уж палку свою я обломаю о спину этого негодяя!

Говоря это, он повернулся к двери, где молчаливо и настороженно стоял Роден, скрывавший под личиной обычного бесстрастия роковой план, уже родившийся в его голове.

Опечаленные девушки не сомневались больше в отъезде гувернантки и уверенные, что Дагобер ни за что не сообщит им, куда ее увезли, стояли в раздумье.

При виде иезуита, о котором он уже забыл, солдат опять рассердился и крикнул:

– А, вы еще здесь?

– Позвольте вам заметить, месье, - отвечал Роден с видом добродушия, какой он умел на себя напускать, - вы сами ведь стояли в дверях и не давали мне возможности пройти.

– Ну, теперь никто вам не мешает... убирайтесь.

– Я сейчас _уберусь_... месье... хотя я, конечно, вправе удивляться такому приему.

– Тут дело не в приеме, а в уходе... ну, скорее отправляйтесь!..

– Я пришел, чтобы с вами поговорить...

– Некогда мне разговаривать!

– О важном деле...

– У меня одно важное дело: не оставлять этих детей одних...

– Хорошо, - говорил Роден уже на пороге, - я не стану вам больше надоедать... Я думал, что, принеся хорошие вести о маршале Симоне, я...

– Вести о нашем отце?
– с живостью сказала Роза, подходя к Родену.

– О! Расскажите... расскажите!
– прибавила Бланш.

– У вас вести о маршале?
– сказал Дагобер, подозрительно поглядывая на Родена.
– Что же это за вести?

Но Роден, не отвечая на этот вопрос, вернулся в залу и, якобы любуясь Розой и Бланш, воскликнул:

– Какое счастье для меня, что я опять могу порадовать этих милых девушек! Сегодня я вижу их менее печальными, чем тогда, когда я увозил из монастыря, где их заперли. Но прелестны и грациозны они по-прежнему. Как мне было приятно видеть их в объятиях великого отца.