Агасфер (Вечный Жид) (том 3)
Шрифт:
– Ну, это-то вам будет позволено!
– Но, однако, должна же я буду за все это чем-нибудь платить? допрашивала все более и более заинтригованная девушка.
– Решительно ничем.
– Ничем?
– Ни-ни.
– Ни вот столько?
– Ни вот столько.
И Нини прикусил кончик ногтя.
– Что же я должна буду делать?
– Наряжаться, веселиться, нежиться, кататься в карете... Как видите, не трудно... да еще доброе дело сделаете!
– Живя герцогиней?
– Ну, да. Однако не спрашивайте меня больше... Я ничего не могу сказать... А лучше решайтесь скорее... тем более что силой вас держать не будут. Попробуйте... Понравится так жить - хорошо, а нет - так вернетесь под кров Филемона!.
– Пожалуй...
– Попробуйте... Риска никакого нет.
– Положим, что так. Только я никак не могу
В это время Нини-Мельница подошел к окну, отворил его и сказал подбежавшей Розе:
– Поглядите-ка... у ворот...
– Какая хорошенькая коляска! Как в ней, должно быть, приятно сидеть!
– Эта коляска ваша. Она вас ждет.
– Как ждет?
– воскликнула девушка.
– Я должна, значит, решиться сейчас?
– Или никогда.
– Сегодня?
– Сию минуту.
– Куда же вы меня повезете?
– А откуда я знаю!
– Вы не знаете?
– Не знаю...
– Дюмулен снова говорил правду.
– Но кучер знает.
– Сознайтесь, Нини... что это все довольно забавно.
– Я думаю!.. Если не было бы забавно, так не было бы и веселья!
– Правда!
– Значит, вы согласны. Отлично. Очень рад и за вас и за себя.
– За себя?
– Ну, да... Вы мне оказываете большую услугу!
– Каким образом?
– Не все ли равно? Но я ваш должник!
– Что верно, то верно.
– Ну, что же?.. Едем?
– А что в самом деле... Не съедят же меня там!
– решительно произнесла Пышная Роза.
И она, припрыгивая, достала розовую, как ее щеки, шляпку-биби, подошла к треснутому зеркалу и кокетливо надела ее немножко набок, на светлые бандо своих волос; оставляя открытой белую шею и затылок, где начинались шелковистые корни густого шиньона, шляпка придавала ее хорошенькому лицу если и не слишком вольное, то, во всяком случае, резвое выражение.
– Плащ!
– приказала она Дюмулену, который, заручившись ее согласием, чувствовал, что у него гора свалилась с плеч.
– Фи, какая гадость - плащ!
– проговорил, он, доставая из последнего оттопыренного кармана большую кашемировую шаль и набрасывая ее на плечи девушки.
– Кашемир!!!
– воскликнула с восторгом Роза, краснея от неожиданной радости.
– Решено!
– с геройской отвагой прибавила она.
– Иду на риск!
И она легко сбежала с лестницы, сопровождаемая Дюмуленом.
Торговка углем и зеленью стояла у дверей своей лавочки.
– Здравствуйте, мадемуазель! Раненько сегодня поднялись...
– сказала она.
– Да, матушка Арсена. Вот мой ключ.
– Хорошо, мадемуазель.
– Ах, что я вспомнила!
– воскликнула Роза.
И, отведя в сторону Дюмулена, шепнула:
– А как же Филемон?
– Филемон?
– Ну, да! Если он вернется?
– Эх, черт!
– воскликнул Нини, почесывая за ухом.
– Что же сказать Филемону, если он вернется и не застанет меня? Долго ли меня там продержат?
– Я думаю, три-четыре месяца.
– Не дольше?
– Не думаю.
– Ну, так ладно.
И, вернувшись к матушке Арсене, Роза, не долго думая, заявила:
– Матушка Арсена, если Филемон вернется... скажите, что я ушла по делу...
– Хорошо.
– Да чтобы он не забыл кормить моих голубей, которые у него в кабинете.
– Хорошо.
– А пока прощайте.
– Прощайте, мадемуазель.
Махровая Роза победоносно уселась в коляску с Нини-Мельницей.
Когда коляска выехала с улицы Хлодвига, Жак Дюмулен произнес про себя:
– Черт меня возьми, если я понимаю, что из этого выйдет! Но я свою глупость исправил, а на остальное наплевать!
2. ТАЙНА
Следующая сцена происходила вскоре после похищения Пышной Розы Нини-Мельницей.
Мадемуазель де Кардовилль мечтала в своем кабинете, обитом зеленой шелковой материей, с громадным книжным шкафом из черного дерева, украшенным бронзовыми кариатидами. По некоторым признакам можно было судить, что девушка искала развлечения от серьезных и тяжких забот в занятиях искусством. Рядом с открытым фортепьяно стояла арфа, возле нее пюпитр для нот, дальше на столе среди ящиков с пастелью и акварелью валялось несколько листов веленевой бумаги с набросками ярких тонов. Большинство рисунков представляло виды азиатских стран, пронизанные пламенем южного солнца. Верная своей фантазии одеваться дома самым живописным образом, Адриенна
Вокруг Адриенны были разбросаны в громадном количестве книги, и, странное дело, все они были новые и, видимо, только что разрезанные (Адриенна приобрела их всего два-три дня тому назад). Одни из них валялись на круглом столике и на кушетке, а другие, среди которых было особенно много громадных атласов с гравюрами, лежали на великолепном куньем ковре, расстилавшемся у ножек кушетки. Еще более странным было то, что все эти книги разных форматов и авторов касались одного и того же предмета.
Поза Адриенны говорила о грустном упадке духа. Легкая синева под черными ресницами, полузакрывавшими глаза, придавала им выражение глубокой грусти. Много Причин вызывало эту грусть. Между прочим, и исчезновение Горбуньи. Не вполне доверяя коварным намекам Родена, который хотел дать понять, что молодая работница не смела остаться в доме из страха, что он сорвет с нее маску, Адриенна все-таки не могла подумать без болезненного содрогания сердца, что эта девушка, в которую она так верила, убежала из-под ее почти сестриного крова, не оставив ей ни слова благодарности. Конечно, ей не показали тех строк, какие написала бедняжка своей благодетельнице перед уходом. Адриенне передали только о 500 франках, найденных в письменном столе Горбуньи; это необъяснимое обстоятельство зародило в голове мадемуазель де Кардовилль самые жестокие подозрения. Она начала уже испытывать тяжкие последствия недоверия ко всем и ко всему, недоверия, которое было внушено ей Роденом. Впрочем, теперь это недоверие и скрытность особенно усилились под влиянием того, что в первый раз в жизни Адриенны, чуждой до сих пор обмана, завелась тайна... тайна, являвшаяся одновременно и радостью, и стыдом, и мученьем. Полулежа, бледная, утомленная и задумчивая, девушка рассеянно перелистывала одну из только что приобретенных книг. Вдруг она с изумлением вскрикнула, руки ее, державшие книгу, задрожали, и она принялась со страстным вниманием и с жадным любопытством читать, что там было написано. Вскоре глаза мадемуазель де Кардовилль загорелись восторженным огнем, улыбка стала обаятельно-нежной, и, казалось, Адриенна разом была и очарована, и счастлива, и горда... Но после того как она перевернула последнюю страницу и прочитала последние строки, выражение ее лица снова изменилось, и на нем появились признаки горя и разочарования. Затем она опять перевернула листы и начала перечитывать то, что доставило ей столь сладкое упоение. Но на этот раз она читала с рассчитанной медлительностью; казалось, она по складам разбирала каждую строчку, каждое слово. Иногда она прерывала чтение и, словно погрузившись в глубокую задумчивость, разбирала все то, что сейчас читала с набожной и нежной любовью. Дойдя до того места в книге, которое растрогало ее почти до слез, молодая девушка поспешно начала искать на обложке имя автора. Несколько минут она смотрела на него с глубокой благодарностью и вдруг, в неудержимом порыве, прижала к своим пунцовым губам страницу, где оно было напечатано. Перечитывая вновь и вновь поразивший ее отрывок и забыв, вероятно, _слова_ за одухотворявшим их _смыслом_, она задумалась так глубоко, что книга выскользнула у нее из рук и упала на ковер...