Агдика

Быков Александр А.

– Я у вас ни разу не бывал, куда идти, покажи.

– А вот она покажет, – махнул рукой привратник в сторону чернявой девушки, спешащей куда-то по двору.

– Агдика, – крикнул он ей, – проводи до барыни.

Девушка остановилась, взглянула на Максима, а тот – на нее. Она была, как и все, одета в сарафан и очелье – девичью повязку, однако с первого взгляда бросалась в глаза ее нездешняя внешность: раскосые глаза, темные, почти черные косы.

– Агдика? – спросил Максим. – Откуда такое имя, татарка, что ли, будешь?

– Тулума! [11] –

произнесла девушка, смело взглянув на Максима.

– Хватит тебе притворяться, Гашка, – снова закричал привратник, – сказано – веди к барыне, иначе она прогневается и накажет тебя.

– Что она сказала? – спросил Максим у Мирона.

– Поздоровалась по-своему.

– По-татарски?

– Ну что ты, бери дальше.

– Дальше я никаких народов не знаю.

– Она алеутка с островов. Покойный Степан Яковлевич привез ее из второй поездки.

11

Здравствуйте – алеут.

– Полонянка?

– Да я и не знаю толком. При Степане Яковлевиче была у него заместо дочки, а теперь сенная девка при Матрене Ивановне, прислуга.

– Пошли к барыне, – вдруг по-русски сказала Агдика и, махнув головой так, что косы разметались по сторонам, пошла в дом. Максим проследовал за ней.

Черепанова ждала гостя в горнице за большим столом.

«Сколько ей? – подумал Максим. – Лет, наверное, тридцать или чуть больше, а мужу ее, Василию – за пятьдесят. Может, женат Черепанов не первым браком?» На Матрене Ивановне опять было платье нерусского покроя с открытой шеей и широким вырезом на груди. В таких платьях только в Петербурхе при дворе государевом ходят. Максим, когда грамоте учился, наслушался от одного отставного, как это оно, при дворе жить, ходить во всем иноземном и на голове вместо природных волос парик носить.

Матрена Ивановна принимала Максима, без парика. Ее волосы были уложены в прическу, начесаны и припудрены. Увидев парня, она улыбнулась и глазами показала, что можно присесть.

Титов смутился, сказал, что постоит.

– Гашка, подай господину Титову стул, – крикнула сенной девушке.

Та метнулась к стене, взяла большой стул с массивной спинкой и подставила его Максиму, сказала негромко:

– Садись, в ногах правды нет.

– Ступай вон, – прикрикнула на нее Черепанова, – много воли опять взяла язык распускать. Смотри у меня!

Девушка, махнув головой, быстро выскочила из горницы.

– Ну, с чем пожаловали, Максим Федорович, или просто так, чаю испить?

– По делу, Матрена Ивановна. Оказия у нас приключилась, нашли мастера, который берется изготовить немедленно подпятный кирпич. Без него стены класть далее никак не мочно.

– Что за кирпич такой?

– С выступами для клейм, чтобы красота вся была видна. Мало, кто может делать такой кирпич.

– Ну так пусть делает, заплатим.

– Вперед деньги просит, надо, говорит,

глину искать особую и обжиг делать не как для обычного кирпича.

– Ишь какой, вперед, что я Василию Яковлевичу скажу? Он страсть, как не любит вперед платить за что-либо.

– Уж мы это знаем, но тут дело такое, не купим подпятный кирпич, дело встанет и тогда контрахту будет неуправка и до зимы стены не поднимем.

– Вот даже как? И сколько денег просишь?

– Шестьдесят пять рублев к тем, что даете на стеновое строение.

– Не много ли, не лукавишь? Смотри, я проверю.

– Бог с тобой, Матрена Ивановна, разве ж мы можем тебя обмануть, не по-божески это на таком-то деле.

– И то правда.

Черепанова достала сундук-подголовник, порылась среди бумаг и достала оттуда три ассигнации по двадцать пять рублей.

– Вот тебе на все с гаком под отчет.

– Нельзя ли получить настоящими деньгами? – осторожно спросил Максим.

– Это что, не деньги?

– Деньги, но крестьянишки – народ темный. Им медь подавай, а еще лучше серебро.

– Серебро? Ишь чего захотели! Ассигнат – те же деньги, в Петербурхе давно уже никто с медью дел не имеет, платят ассигнациями.

– Так у нас тут деревня, откуда чему новому взяться, по старинке люди живут.

– Это так, – вздохнула Черепанова, – но, может, оно и к лучшему.

Максим сунул ассигнации за пазуху, расписался на листе бумажном, что и когда получил, – Василий Черепанов, хоть и болел, но за расходом всегда следил, – и хотел было идти восвояси.

– Обожди, парень! – Матрена Ивановна как обычно вильнула глазами. – Не спеши, будем чай пить, с самого Китаю привезен.

– Гашка! – снова крикнула сенную девушку. – Тащи чай с пирогами, будем гостя потчевать!

Та прибежала, принесла снедь и металлический чайник с выгнутым носиком.

– Ступай, нечего здесь шею вытягивать, – нахмурилась Черепанова, – я гостю сама налью.

Максиму было неудобно от такого внимания, он даже покраснел от волнения.

– Скажи, друг мой, – неожиданно фамильярно начала Матрена Ивановна, – ты где это грамоте научился?

– В Сольвычегодске у отставного капрала. Он с пруссаками воевал, в битвах был ранен.

– С какими такими пруссаками, тараканами, что ли? – удивленно спросила Черепанова.

– Да нет, с прусским королем Фридрихом. Мы, говорит, бивали пруссаков при Кунерсдорфе, так бивали, что те без памяти бежали. Он и в Берлине был. В отставку вышел по болезни в 1762 годе в аккурат, когда я родился. Он у нас писарем был в Сольвычегодске.

– Так вам восемнадцать? – выразительно глянув на Максима, спросила Матрена Ивановна.

– Скоро девятнадцать будет, – отвечал тот, – так вот этот капрал меня грамоте-то и обучил, спасибо родителю, не пожалел денег на сына.

– А чем еще обучил вас геройский капрал? Преподал ли он вам науку побеждать женщин? – Матрена Ивановна смотрела на парня и чуть-чуть улыбалась лукавыми глазами. Максим смутился, покраснел и опустил ресницы.