Агенты Разума
Шрифт:
Здесь, как он сразу понял, все было гораздо хуже, чем снаружи.
***
В пронзительном крике, донесшемся из глубины пещеры, слышалось страдание, выходящее за хрупкие границы здравого рассудка. Высоким и резким эхом он прокатился по просторным сводчатым коридорам, возвращаясь снова и снова, пока не превратился в настоящую симфонию.
На него почти не обратили внимания. Подумаешь, еще один крик.
Пещеру освещали только зловещие мерцающие огни, оставляя большую ее часть погруженной во тьму – за что любой вменяемый гость должен был быть безмерно благодарен. Стены пещеры, насколько хватало взгляда, были сложены из сломанных костей. С потолка по каплям сочилась пахнущая гнилью кровь. Сворачиваясь, она превращалась в теплые подрагивающие сосульки омерзительно-коричневого
Трое распятых на земле мужчин лежали в центре пещеры, образуя нечто наподобие звезды. Тела несчастных были покрыты крохотными нагноившимися порезами, а вытаращенные глаза, не мигая, смотрели с потолок. Их лица были искажены непрерывным воплем, но ни одного членораздельного слова не вылетало из их широко раскрытых ртов; их зубы и языки, как и их веки, давно были вырваны и выброшены.
Вокруг и между ними, словно в танце, двигались мужчина и женщина. Из одежды на них имелись лишь простые кожаные набедренные повязки и висящие на поясе мешочки. Оба были жутко обезображены – у мужчины на пояснице рос чудовищный горб, который постоянно вынуждал его клониться вправо; у женщины не было левой руки, а совершенно нормальная кисть с пальцами росла прямо из плеча – и покрыты рядами нечестивых рун, вырезанными на спине и плечах. Они шли, запрокинув головы и закатив глаза, но ни разу не споткнулись и не нарушили ритм своего медленного и размеренного танца. На каждом третьем шаге они выпевали колдовские слова и разбрасывали из мешочков странные порошки, которые обжигали и секли плоть распростертых на земле людей.
Внезапно все трое мужчин перестали кричать и, как один, забились в судорогах, грозя оторвать руки от железных кольев, вбитых в землю. У двоих приступ прошел так же быстро, как и начался, и они вернулись к невнятным воплям, но третий продолжал издавать булькающие и стонущие звуки, которые могли бы быть словами, не лишись он языка.
– Хозяин! – вскрикнула безобразная женщина, глаза которой постепенно возвращались в нормальное состояние. – Хозяин, скорее сюда!
Ее крик повторился снова и снова, подхваченный магией, которая наполняла сеть пещер, и постепенно достиг куда более уютных и пригодных для жизни покоев за пределами этих залов ужаса. Тот, кого она звала, вздохнул, отложил в сторону древний фолиант, заворочался всем своим исполинским телом, расправил и сложил крылья, и лишь затем отправился на зов.
– Я здесь, Каладесса, – его могучий голос прогремел с уступа, расположенного над самым высоким сводом пещеры, в нескольких десятках футов над головой женщины.
Ведьма задрала голову, а затем низко поклонилась.
– Придержи его, – приказала она, повернувшись к своему напарнику. Тот, волоча ноги, подошел к бормочущему человеку и уперся коленями ему в грудь, положив конец тем дерганьям и метаниям, которые позволяли совершать вбитые в тело колья.
Та, что звалась Каладессой, опустилась рядом с распластанным мужчиной и потянулась к его лицу большим и указательным пальцами, снабженными длинными и корявыми ногтями. Она погрузила их в уголок его глаза, а затем отточенным движением подцепила и сняла его роговицу, как будто кожицу с фрукта.
Ведьма отвернулась, не обращая внимания на то, что бормотание несчастного снова превратилось в громкие вопли. Ее помощник встал и отошел в сторону, втайне радуясь, что это было лишь первое прозрение жертвы. Он ненавидел всю эту возню, связанную с заменой распятого сосуда после того, как оба его глаза будут израсходованы.
Каладесса лизнула тоненькую пленку, удаляя с нее слезы и соринки, которые могли попасть в не защищенный веком глаз жертвы. Ее собственное зрение должно было оставаться безупречным, иначе она рисковала навлечь на себя недовольство
– Что же ты видишь, предсказательница? – прогудел голос сверху.
– В Гриксиз прибыли двое, хозяин, – ответила она в странной, неприятной певучей манере. – Мироброды, манаеды, все еще полные жизни, стоят они среди восставших мертвецов.
– Двое? – по пещере эхом разнесся шелест трущихся друг о друга чешуек. – Двое… Расскажи мне о них.
– Один из них вторгается в умы, крадет мысли, отводит глаза и потрошит сновидения. Он гуляет по мечтам других людей так же легко, как по другим мирам, но ничего не знает о собственных желаниях. Вторая приносит погибель, говорит с трупами и седлает призраков. Она стоит на самом краю смерти и боится упасть вслед за теми, кого уже подтолкнула в пропасть. Цветок правды, гниющий вокруг семени бесконечной лжи.
– Ах, – донеслось сверху. – Эти двое.
Некоторое время великий дракон размышлял, после чего опять заговорил.
– Позови Мальфегора. Прикажи ему присмотреть за тем, что происходит здесь, пока я не вернусь.
Не дожидаясь ответа, Никол Болас распахнул огромные крылья и пропал в темноте под потолком пещеры, оставив за собой лишь топот ног и истошные вопли.
***
От эфемерных ветров Слепой Вечности Джейс шагнул сквозь завесу реальности и очутился среди столь же яростных осязаемых ветров на отвратительной земле Гриксиза. Осязаемых – но совершенно не естественных. Казалось, что они высасывают тепло его тела, принося с собой гадкие миазмы измождения и отчаяния. Всего за несколько мгновений край плаща Джейса стал потрепанным и изношенным, а кожа сапог истерлась и потрескалась, словно состарившись на несколько лет. Все его тело ныло, перед глазами плыли круги; прикрыв лицо рукой от ветра, Джейс увидел, как волоски на его коже истончаются и рассыпаются в прах.
Вместе с ветром, кружась в безумном вальсе губительного мора, с земли поднимался маслянистый туман. Его толстые щупальца протянулись к лицу Джейса, выстилая внутреннюю поверхность легких мага пленкой летучей скверны. Словно мутная взвесь в воде, он то расходился, то сгущался вновь, но даже в моменты прояснений Джейс не мог видеть дальше, чем на тридцать футов, а при самом худшем раскладе сам Болас мог бы спокойно приземлиться рядом с ним на расстоянии вытянутой руки и остаться незамеченным.
Вдобавок ко всему заморосил легкий дождик – но не из капель воды, а из человеческих зубов.
– Лилиана! – Джейс практически ощущал, как его слова уносятся в никуда вместе с губительным ветром. – Лилиана! – он звал снова и снова, то и дело заходясь в надрывном кашле, звал, пока не охрип, но ответа так и не получил.
В отчаянии он применил свою силу. Это было не совсем заклинание, а скорее дикий и спонтанный выброс неоформленной маны. Перед Джейсом развернулась неосязаемая завеса, заслонив его от убийственной бури. Пускай и ненадолго, но она укрепила его тело. Озноб начал пропадать, и, несмотря на то, что бушующий ветер все еще грозился сбить его с ног, он обнаружил, что может спокойно дышать. Даже изнеможение перестало давить на его плечи с прежней силой, хотя и не исчезло окончательно.
Пригибаясь под порывами ужасного ветра и все еще заслоняя лицо рукой, Джейс пустился в путь – и, лишь сделав первый шаг, он понял, что земля, на которой он стоял, была вовсе не землей.
Перед ним раскинулась бескрайняя равнина из плоти, бледной, словно труп недельной давности, и столь же податливой. Она неприятно проминалась и растягивалась под подошвами его сапог. Почти никакая растительность не покрывала эту жуткую почву, по крайней мере, насколько позволяла видеть непрекращающаяся буря: лишь тут и там виднелись пятна слоистого лишайника, напоминающего заразное поражение гниющей кожи. Редкие холмы были огромными волдырями, вздувшимися на теле мира, а небольшие полости, образовавшиеся в тех местах, где что-то прорвало плоть, заполняла гнойная слизь, пронизанная пульсирующими венами.