Агитбригада

Фонд А.

— Ничего, брат, ты у нас ещё и не такое увидишь! — довольно хохотнул Гудков, — когда в коллектив вольешься. Ну, беги в село, а я ещё сводку закончить должен.

Из дома, где жил Гудков я вышел в смешанных чувствах. Ему я ни на секунду не поверил. То, что этот чмырь моментально сориентировался и включил задний ход — я даже и не сомневался. Ссыканул, гад. Одно дело запугивать сироту, беззащитного пацана, и совсем другое, когда тот начал зубы показывать.

И в его внезапное миролюбие я тоже не поверил. Он улыбается, а стоит чуть дать слабину —

и мне крышка. Такие люди минуты позора не прощают. И то, что его позиционно уделал мелкий пацан — ещё хуже.

Но эта проблема будет в перспективе. В ближайшие дни он меня трогать не будет. Пока не придумает, как подставить. А мне нужно решать ряд проблем уже сейчас.

Я заскочил к себе и пересчитал деньги. А неплохо так Гудков подкинул! Нужно эту «дубинку» всегда с собой таскать, раз так помогает. А ведь у меня еще есть деньги от Сомова. Эдак я скоро разбогатею капитально.

Так. Продукты сейчас покупать не буду, Сомов прекрасно и так кормит. А перед отъездом прикуплю немного хлеба и сала в дорогу. Однако, в село сейчас-таки схожу. Во-первых, нужно купить молока Барсику. Он, конечно, у меня парень скромный, мышей вон старается ловить, но коту молоко обязательно надо. Или даже сырой рыбки, если получится. Но главное — надо выяснить, кто убил Анфису.

И начну я, пожалуй, с Василия. Пора бы уже познакомиться.

Дом, где обитал Василий, несостоявшийся «жених» Анфисы, находился совсем на другом краю деревни, в противоположной от двора, где квартировались агитбригадовцы, стороне. Здесь я как-то ещё и не побывал ни разу.

Куцая улочка, окаймлённая старыми липами и яблонями, немного петляла, а потом внезапно упиралась в большой добротный дом (кирпичный, между прочим!) за массивными воротами. Из-за высокого забора застенчиво выглядывала раскудрявая берёзка, а больше ничего и не было видно.

Я дёрнул калитку — заперто. Постучал — не открывают. За забором истерически залаяла собака, она лаяла долго, старательно, фальшиво подвывая на последней ноте. Наконец, ей надоело, и она заткнулась.

Я ещё немного потоптался у ворот. Никто не шел мне открывать. Пришлось возвращаться.

Через два двора был колодезь. Обычный такой, с журавлём. От него, тяжело ступая, возвращалась сухонькая старушка. Её беленький платочек сбился: она, расплёскивая, с трудом тащила два неполных ведра воды.

— Добрый день, — поздоровался я и подхватил вёдра, — давайте помогу донести.

— Ой, спасибо, сынок, — от радости её морщинистое личико ещё больше сморщилось, и она принялась торопливо поправлять платочек.

— Показывайте, куда нести?

Старушка ещё больше засуетилась, и повела меня к своему двору. Жила она, по всей видимости, одиноко, но двор был аккуратно выкошен, деревья как под шнурок побелены, а под навесом во дворе тщательно сложена поленница.

— Сюда, сынок, — старушка указала на большую бочку.

Я вылил туда воду, но бочка не наполнилась и до половины.

— Вам же полную бочку надо? — спросил я. —

Давайте я сейчас ещё принесу.

— Спаси тя Господи, сынок, — мелко заулыбалась старушка. — Как славно-то! Ой, как славно!

Я ещё трижды сбегал к колодцу, наносил ей полную бочку воды и позаливал во все корыта и ночвы, что были. И в ведрах тоже оставил. В общем, бабушка на пару дней запас воды имеет.

— Ой, спасибочки тебе, сыночек, — не прекращала благодарить бабушка, — погоди-ка, я тебе хоть пирожков вынесу. Только утром напекла.

Она сходила в дом и вынесла мне три больших, как лапти, пирожка.

Я поблагодарил и тут же откусил один. Он был с тыквой и ещё с чем-то. Очень вкусно.

— Ой как же вкусно! — похвалил я пирожки. — Объедение!

Бабушка довольно разулыбалась.

— А где Василий? — спросил я, жуя пирожок. — Или родители его?

— Дык Спиридон с Мотрей на именины в Батюшкино уехали. — начала обстоятельно объяснять старушка, явно радуясь, что её слушают, — Завтра только вернутся. А Васька, небось, по девкам кобелиться пошел, пока Спиридона нету. До завтрема и не появится.

— А к кому он кобелиться ходит? — я невольно перешел на бабушкин жаргон.

— Ой, сынок, да к кому он тут только не ходит! — неодобрительно всплеснула руками старушка, — проще сказать к кому он не ходит. Уже почитай всех девок на селе перепортил, кобелина такая.

— А с Анфиской он тоже гулял? — задал важный вопрос я.

— И с Анфиской гулял, и с Клавкой, и с Маруськой, и с Улькой, и даже с Танькой рыжей, что с хутора, — вздохнула старушка. — Нынче девки дурные пошли, себя не блюдут, отца-мамку не слушают. Стало быть, конец света близок. Недаром мне сон такой нынче снился… Снится мне, что иду я по лугу, босая, а роса такая выпала, что ох. И тут навстречу мне выходит конь и говорит человеческим голосом…

Бабулька ещё минут пять очень детально и подробно рассказывала о своём общении с конём и прочую чушь, а потом дробно перекрестилась и вздохнула. Я понял, что интервью пора заканчивать, но не удержался и задал последний вопрос:

— Скажите, а были у Анфисы враги?

— Ну а как же! Как же! — китайским болванчиком закивала бабка, — Смотри сам. Клавка её за волосья оттаскала три дня назад, Улька ругалась с нею возле колодца — все слышали, я-то сама не слышала, но мне Пантелеевна рассказывала, и рябая Симка подтвердила, а Маруська грозилась, что, если ещё она будет за Васькой бегать — так все ноги ей переломает.

— Так, может, она и голову ей проломила? — брякнул неудобный вопрос я.

— Да кто ж его знает, сынок, сейчас такая молодежь пошла, что жуть… не зря мне тот сон про коня приснился…

В общем, домой я вернулся безрезультатно. Ну, если не считать, что принёс два пирога и таки прикупил молока для Барсика.

— Барсик, ты где там? Кыс-кыс сюда. Я тебе молочка принёс, — я вошел в дом радуясь, что побалую кота. Он хоть скотинка и вредная, но иногда польза от него есть.