Агнесса среди волков
Шрифт:
Завтра. Я буду думать об этом завтра, сказала я себе словами своей любимой героини. Сегодня у меня голова раскалывается. Лучше я сейчас выпью чаю и лягу спать.
Утро я провела на телефоне. В первую очередь я позвонила Юрию и рассказала ему и о вчерашнем нападении, и о том, что за мной следили ранее. Он встревожился и попросил меня быть поосторожнее: мы договорились, что теперь он будет присылать за мной машину, а вечером меня обязательно кто-нибудь будет провожать до дверей квартиры. Потом я созвонилась с Виолеттой и сообщила ей, что у меня дела и сегодня мне некогда с ней встречаться. Попыталась дозвониться Пете на работу, но сначала никто не подходил к телефону, а затем незнакомый
Выходить из дома мне не хотелось — не то чтобы я была слишком напугана, просто желания никакого не возникало. Кофе у меня был, несколько яиц в холодильнике завалялось — что еще мне надо? К черту все переживания, мне надо работать!
Я включила компьютер — у меня дома старенькая икстишка, подарок брата (они списали ее у себя на работе), и уселась за письменный стол. Пальцы мои привычно заскользили по клавиатуре, я почти автоматически нашла нужный мне файл и только тут поняла, как соскучилась по любимому делу. К сожалению, незаконченный перевод новеллы малоизвестного французского писателя прошлого века, который появился у меня на мониторе, я делала практически для себя; издательство, которое мне его заказало, было все в долгах и никак не могло расплатиться за работу, которую я выполнила еще три месяца назад. Нет, никак мне сейчас не обойтись без фирмы брата и без супругов Аргамаковых.
Но на переводе сосредоточиться мне не удалось, в голову постоянно лезли посторонние мысли. Тогда я пошла на кухню, сварила себе еще кофе и закурила. От такой жизни снова начнешь дымить как паровоз! Решительно я никак не могла отключиться от вчерашнего происшествия и от всего, что ему предшествовало. Сначала цыганка с ее дурацким предсказанием, потом преследователи, шедшие за мной чуть ли не по всему городу, и, наконец, настоящее нападение — все это никак не могло быть плодом моего воображения!
Но ведь и те, кто преследовал меня по пятам, и те, кто пытался на меня напасть, — реальные люди из плоти и крови, возможно даже, одни и те же. Если на время забыть про гадалку, то совпадений все равно слишком много — скорее всего последние события как-то связаны между собой. Значит, кому-то это нужно, но кому? Неужели у меня есть такие враги, которые готовы разделаться со мной при помощи темных личностей? Есть ли у меня враги? Конечно, есть, но не думаю, чтобы кому-нибудь из них пришло в голову причинить мне столь реальный, ощутимый вред. Конечно, они бы порадовались, если бы со мной случилась какая-то неприятность, но подстраивать пакость самим — стоит ли трудиться? Не такого ранга у меня недоброжелатели.
И я забыла на время про перевод, забыла про Виолетту, забыла даже про Петю и стала вспоминать своих врагов, причем врагинь своих я смогла насчитать больше, чем противников мужского пола.
Враг номер один — это, конечно, Николай Баринов, комсомольский секретарь факультета в моем родном институте. Многие из моих знакомых регулярно захаживают в свои Alma Mater, но меня в дом на Метростроевской и калачом не заманишь. И не в последнюю очередь — из-за Кольки-барина, как его прозвала моя подруга Катя.
Дело в том, что я имела несчастье ему понравиться, да еще на последнем курсе. Не могу сказать, что в студенческие годы я вела слишком целомудренный образ жизни. У меня было несколько поклонников, а двое из них были больше чем поклонниками. Витю Смолова я даже одно время рассматривала как возможного жениха. Но все это на самом деле было не слишком серьезно, как я поняла позже. Тем не менее тогда я придерживалась принципа, который и сейчас считаю нелишним, — ни поцелуя без любви.
Колька был мне отвратителен — и как мужчина, и как личность. Может быть, именно потому, что я знала, как он ничтоже сумняшеся закладывает своих знакомых, имевших несчастье в чем-то перейти ему дорогу,
Естественно, я не могла в те времена учиться в таком престижном и полукэгэбэшном институте и не быть комсомолкой, но я была совершенно неактивной комсомолкой и предпочитала не высовываться. Я всегда была слишком большой индивидуалисткой для того, чтобы быть как все и думать как все. И мне удавалось оставаться в стороне — до самого последнего курса.
И тут на меня обратил внимание Баринов. До него никак не могло дойти, что я действительно не только не польщена оказанной мне честью, но и не собираюсь ложиться с ним в постель. А когда он наконец понял, что я посмела отказать ему да еще в весьма недвусмысленных выражениях, он просто взъярился.
Так как объяснение наше происходило вечером, когда институт уже почти опустел, в одной из маленьких аудиторий пятого этажа, то он не постеснялся применить силу, но свои силы он явно переоценил. Он был чуть повыше меня и значительно шире в плечах, но недаром я с детства занималась спортом, к тому же в некоторые моменты моя энергия просто удесятеряется так, как это произошло вчера. Словом, я здорово поцарапала ему физиономию, а сама отделалась всего лишь надорванной по шву юбкой. С этого момента он возненавидел меня лютой ненавистью и, очевидно, тогда же решил отомстить, но я еще усугубила ситуацию. Через три дня, когда царапины немного зажили, он появился в институте и как на грех встретил меня в коридоре в перерыве между лекциями. Криво улыбаясь, он подошел ко мне и прошептал на ухо какую-то гадость; я, недослушав, развернулась и со всего маху залепила ему пощечину на глазах у всех.
Раньше со мной это случалось довольно часто — сначала я делала, а потом думала. Таким образом, я нажила себе смертельного врага, который делал все, чтобы если не сжить меня со свету, то хотя бы сломать мне жизнь.
Хотя больше, чем он, усердствовала его любовница Лера Петрова, аспирантка кафедры научного коммунизма. Уж для нее-то я точно стала противником номер один! Это была внешне довольно привлекательная девица, во всяком случае, до тех пор, пока она не открывала рот. Зато когда она заговаривала, то несла такую чушь, что хоть уши затыкай, недаром же она преподавала такой предмет! На семинарах она вела себя так, как будто в аудитории были одни мальчики, девушек не видела в упор, а разговаривала только с ними. Насколько я знаю, двоих ребят — из нашей группы и из параллельной — она каким-то образом даже вынудила провожать себя домой: оба на следующий день плевались. Словом, это была сексуально озабоченная особа, и она имела на Баринова свои виды, которые, впрочем, впоследствии не оправдались. Именно она, судя по всему, и задумала ту провокацию, после которой меня чуть не выгнали из института, во всяком случае, вопила больше всех она.
До сих пор не понимаю, почему они не подсунули мне в сумку «Архипелаг ГУЛАГ» — после этого на мне можно было сразу же ставить крест. Но они остановились на порнографии, вероятно, они хотели приклеить мне именно аморалку, сразить меня тем самым оружием, которым я воспользовалась против Николая, — я обозвала его подлецом без стыда и совести, что его почему-то оскорбило, он-то, наверное, считал себя мерилом нравственности. На следующей же неделе во время своего семинара Лера медленно прошествовала по аудитории по проходу между столами и как бы случайно столкнула локтем мою сумку, висевшую на спинке стула, на пол. Она упала с диким грохотом, покатилась косметика, треснуло зеркальце пудреницы, книжки и тетрадки рассыпались по полу. Лера тут же извинилась за свою неловкость и кинулась мне помогать; но, нагнувшись, она схватила с пола только одну книгу, тут же выпрямилась во весь рост и завизжала: