Аховмедская святыня
Шрифт:
— Нет, ты не понял. Ни одного пожара не хватит, чтобы до такой степени нагреть бриллиант.
— Что ж тогда, магия? Прав был Его превосходительство, Аристов руку приложил?
— Либо магия, либо нечто, моему разумению неподвластное. Наука на месте не стоит, Михайло. В любом случае, я хочу поговорить с Павлом Мстислововичем. Не так глуп он, чтобы при всех полицмейстерах, да еще Его превосходительстве запираться, прикрывшись Приклонскими. Это ведь и проверить легко, да и руку даю на отсечение, Александр Александрович так и сделает.
— Странно тогда. Огнем ведь
Меркулов лишь пожал плечами.
— Господин, у меня вопрос один.
— Спрашивай.
— Нам же вроде не наказывали пожаром этим заниматься. Глядите, как я понимаю, это же не шальное баловство, а все из ограбления того растет. А дело громкое.
— Молодец, Михайло, голова работает, — похвалил Витольд Львович, и орчук зарделся, как маков цвет. — Только мы с тобой по полицейскому ведомству служим, значит, какова наша задача?
— Какова? — Переспросил Мих.
— Все преступления и любые лиходейства пресекать или искать виновных и их суду предавать.
— Так разве я против что говорю, господин? Истинно так. Только не наша же забота, этим делом сам обер-полицмейстер занимается с господами.
— Есть у меня определенные подозрения. Но не хочу я их раньше времени оглашать. Вдруг напраслина окажется.
И замолчал. Раззадорил, подобно девке распутной, что сначала подол подымает зазывно, а потом о целомудренности начинает разговаривать. Мих и так подступался, и эдак, а Витольд Львович отмалчивается или разговор в другое русло уводить начинает. «Смотри, Михайло, дом какой чудной, флигель как сильно выступает» или «о, мужики ссорятся, как бы до драки не дошло».
А орчуку и дела нет до диковинной архитектуры или свалки рабочих тюх. Они, допустим, каждый вечер друг другу носы расквашивают, а следом в трактире вместе и напиваются. Бывает, влезешь в такую драку, так еще с двух сторон тебя и отметелят. Хотя с Михом, конечно, едва ли сдюжат, но чем черт не шутит, пока Бог спит. Господь же эту часть Моршана явно стороной обходил.
Сам все удивлялся орчук, неужто и вправду здесь Аристов живет? Непохоже как-то. От Кремля уже далеко отъехали, все приличные дома и особняки позади остались, даже купцов средних, коих и зажиточными назвать нельзя. Мироедов здесь немало, это тех, кто наемным трудом живет, но сами стараются рук не пачкать. Процентщиков и прочих заимодавцев тоже вдоволь, хоть топором головы их проряди (нашел несколько лет назад Мих обрывок толстого «Русского вестника», где и прочитал начало презабавной истории о молодом человеке, который бабку-лихоимщицу погубил, как раз древоколом. Чем кончилось, не узнал, на то журналы надо собирать, а уж куда ему. Но судя по названию, не ладным для парубка).
Уж думать начал орчук, не завез ли их ванька с дурной мыслью сюда? Но нет, сидит извозчик спокойно, без дрожи лошаденкой правит, нервно не оглядывается. Да и глупость это — никто подобным уж давно не промышляет. А уж двоих, да еще полицеских чинов, один из которых орчук размеров внушительных — только душевнобольной сподобится обобрать.
А когда вывернули на длинную широкую улицу, название
Извозчик остановил у одного из самых внушительных домов: крупного, в три этажа, с горящим светом почти во всех окнах. Сразу понятно — аристократский, тот самый, что им нужен. Не жалеют на освещение Аристовы денег, как есть не жалеют.
— Приехали, Ваше благородие.
— Сколько с нас?
Извозчик замялся, явно накинуть хочет, понял Мих. Но ванька его удивил.
— Ваше благородие, а вы случаем не тот самый Меркулов?
— Что за тот самый? — Насторожился титулярный советник. — А что?
— Да поговаривают в народе разное. Приехал, дескать, с самых Пустынных земель дворянин. Из древнего роду. Быстрее собственной тени шпагу достает, пули у него заговоренные, за двести шагов человеку в голову попадает. А кроме того, — ванька взглянул мельком на Миха, — постоянно при нем орк ручной. Тот вовсе из Ойн-иды в младенчестве вырван, из ханского сарая, во время последней с войны ордынцами и самим Меркуловым в православной вере воспитан. Орк энтот силы недюжинной, подковы гнет, лошадей поднимает и шпаги руками ломает.
— Я Меркулов, но молва много чего лишнего приписывает, — улыбнулся Витольд Львович. — Видишь, к примеру, Михайло явно старше меня. Как же я его воспитать мог?
— Так пусть не вы, — тут же нашелся ванька. — Сказано же Меркулов, может папенька ваш.
— Вот язык без костей, — вступился орчук. — Ну господин это, об нем и болтают. Я тебе больше скажу, и половины правды в том нет. На деле… он еще опасней, магией особливой владеет, что только приехал, так его сразу в полицмейстерство взяли.
— Михайло, — возмутился Витольд Львович.
Орчук пожал плечами и замолчал. Какая разница, пусть боятся. Лишнего страху мало не бывает. Раз уж они так приметны с хозяином стали. Зато лишний раз подумает лиходей какой, прежде чем к ним лезть.
— Ладно, сколько с меня? — решил прекратить разговор титулярный советник.
— Да что вы, Ваше благородие. Нисколько. Бабе своей расскажу, что ныне самого Меркулова свез.
По его горящим глазам было видно, что разболтает он не только бабе. Но Витольд Львович слова не сказал. Вылез вслед за Михом из пролетки и посмотрел, как извозчик, хлестнув лошадей, покатил прочь.
— Михайло, тебя будто за язык клещами тянут.
— А что такого, господин, пусть болтают.
— Плохо, что болтают, — покачал головой Витольд Львович. — Мы с тобой по следственному и розыскному делу неприметны должны быть, — он окинул взором Миха, словно увидел его в первый раз, а потом добавил, — насколько это возможно. С другой стороны…
— Что с другой стороны? — понял орчук, что господин сейчас снова задумается и вовсе ничего ему не скажет.
— С другой стороны, как я понял, в Моршане забыли о причастности моего отца к заговору против императора. А вот это уже новость хорошая.