Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
«А-а-а… Владычица… не на-а-а-адо…»
«Лежать, тварь! Это у тебя получается лучше всего. Сколько раз ты была с ним?!»
«А-а-а, я всё сделаю, только дай жить… дай мне жить…»
«Чтобы ты могла тащить на ложе чужих мужей?»
«И-и-и-и, нет, это все он… он! ты же знаешь, ты знаешь его, а я уйду, я скроюсь, меня Гелиос не увидит и Борей не отыщет, я скроюсь, только не надо… только дай
«Да. Я дам тебе жить. Вечно».
Я могу поклясться: сейчас у нее такой же взгляд и такая же улыбка, как когда она произносила это свое «Вечно».
– Она не сразу поняла, – шепот чуть слышный, такой же сладкий, как и аромат от отвара. – Она и превращаться стала не сразу. Сначала волосы. Потом ноги. Вот руки почему-то превращались медленно. Она еще кричала, когда из пальцев прорастали темно-зеленые листья. Растение назовут ее именем – Минта. Не знаю уж, какие в ней свойства, но может, лекари будут собирать как траву для мужчин…
Моя левая рука невольно дернулась – размахнуться, но за секунду до того острый кулачок с размаху впечатался в грудь.
Теперь ее глаза не были двумя остриями – горели как Флегетон. Только его воды не бывают зелеными.
– Тебе было мало? Мало меня?! Захотелось разнообразия, как Зевсу? Можешь пойти и полюбоваться на свою нимфочку – если, конечно, среди трав отыщешь. И со всеми остальными – слышишь, с каждой! – будет то же самое. С каждой, слышишь?! Можешь карать меня, но – с каждой! И если ты хотя бы попробуешь… посмеешь…
Слова тонули в моих поцелуях, отпадали ненужной шелухой, спадали, как одежда в ночи, оставляя обнаженные смыслы. Для слов больше не было места между нами, между нами ничему больше не было места… и упало только две фразы – много позже, вылепившиеся, словно статуэтки из глины, из рваного дыхания, шороха сминаемой ткани, звуков прикосновений губ – к губам.
– Скажи… скажи, что я лучше ее… скажи мне…
– Лучше всех.
Свежий аромат нового растения минта[2] обиженно впитался в стены, не желая присутствовать в спальне Владык этой ночью.
– Афродита красивее меня, – сказала Персефона наутро. Она рассматривала черепаховый гребень с отделкой черненым серебром – изящная вещица, явно подарок Афродиты.
– Она скучная, – отозвался я, потягиваясь.
– Афина умнее и лучше владеет оружием.
– И никто не понимает, почему она носит пеплос, а не мужской хитон.
– Артемида прекрасный стрелок.
– И даже ее брат признает, что она бешеная. Шутит, что ее даже в аид нельзя, только в лес. Иначе нигде не уживется.
– Откуда ты…
–
– Геба прекрасная хозяйка…
– Сплетница, как все прекрасные хозяйки.
– Гера…- она немного подумала и вздохнула. – Ах, да.
Гребень погрузился в густые локоны, утонул в них целиком. Вынырнул, утонул, вынырнул…
– Скоро праздник по поводу победы в Титаномахии. Подготовка подходит к концу… ты будешь?
– Нет.
– Я останусь еще на день или два. Скоро начало весны – если мать заметит…
– Да.
– Ты стонал во сне.
– Что?
Приподнялся на локте, решив, что ослышался… какое там – подскочил.
С Минтой такого не было – или все-таки было? Теперь и спрашивать не у кого.
– Ты во сне стонал, – повторила жена, откладывая гребень. Коснулась ладошкой моего лба. – Неужели тебя так расстроила участь этой нимфы?
– Говорил что-нибудь?
Она не понимала, почему я так смотрю. Откуда ей знать, что со мной такого с рождения не было. Мы не так уж давно женаты.
– Нет. Просто стонал. Сквозь зубы. Тихо, но как от боли. Царь мой, что…
– Ничего.
Облекся в одежды по-божественному – рукой провел. Вышел из спальни.
Виски гудели и ныли по-прежнему, и в мозг по временам ввинчивалось мое же имя, только полным муки голосом: «Аид! Аид!» Хаос и первобоги, за своей игрой в забвение я совсем забыл об этих приступах, вернее сказать, я просто не обращал на них внимания, а теперь вот…
На пути к Тартару я обошелся без колесницы.
Железные врата были целехоньки. Устрашающие своим величием (с места не сдвинуть!), они покоились там же, где их оставляли, в и них даже ничего не ломилось. Я приложил к вратам Бездны левую обожженную ладонь, поймал сонное дыхание Гекатонхейров. Сторукие сторожа спали, но спали чутко, готовые в любой миг пробудиться и показать мятежным узникам, кто главный.
Пошевелил губами, усилием воли вытряхивая из головы назойливые стоны и вопли: «Входил кто-нибудь? Выходил?»
«Не-е-е… не…» – сонно откликнулось полуторастаглавое бытие. Наверное, теми головами, которые не спали – а у них там всегда кто-нибудь не спит.
Постоял, убрал ладонь. Первенцы Земли врать не умеют. Из Тартара ничего не вылезало, и новой Ехидны можно не опасаться.
Тогда что? Откуда?!
Ко дворцу Нюкты я добирался уже на колеснице. Нюкта, только-только сошедшая со своей квадриги, как раз прибирала покрывало, увидела меня – чуть его не выронила. Зашуршала темными, отдающими холодком одеждами: чем скромная богиня Ночи может услужить великому Владыке?!