Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
Я воровал, потому что победу иногда приходится красть.
«Хоть это понял», – неодобрительно пробурчала Ананка и опять умолкла, как сгинула.
– Значит, ты не придешь?
– Передай матери, что она может праздновать, не опасаясь.
Она еще немного помедлила, будто сомневалась: сказать – не сказать?
– Я не буду отвлекать тебя, – выговорила медленно.
– Я
– Знаю.
– И ничего не скажешь напоследок?
Мое «до скорого свидания» она приняла как должное, и вскоре я перестал ощущать ее присутствие за спиной.
Обруч на висках стянулся туже. Вручную его не разомкнешь, мыслей нет, а бить по-божественному тоже не выйдет…
Ну, так можно поступить просто. По-владычески.
Гипнос собрал сыновей быстро: приказ был отдан в нужном тоне. Онир, Морфей, Фантаз и остальные, менее важные божки сновидений неловко перепархивали с места на место чуть позади озадаченного отца.
У Гекаты была еще более озадаченная мина – впрочем, ее растерянность мешалась с надменностью.
Голоса в голове сливались в жуткую какофонию мольбы. Не приветствуя собравшихся, я поднял палец к виску.
– Кто из вас к этому причастен?
Чтобы выглядеть разгневанным, усилий прилагать не пришлось.
Мне.
Им не пришлось прилагать усилий, чтобы выглядеть испуганными.
– Владыка обвиняет нас в злоумышлении против него? – с елейной улыбочкой осведомилась Геката.
– Трехтелая, – негромко сказал я. – Однажды я проявил милость. Но если это была ты…
– Разве я осмелилась бы, – подобострастье пополам с затаенной ненавистью во всех глазах. – Может быть, Владыке нездоровится? Может быть, мои чары…
Тифону под хвост твои чары, Хозяйка Перекрестков. Я смерил взглядом исподлобья остальных: дети Гипноса все как один пытались укрыться за крыльями отца.
– Владыка, это не я, – отмазался папаша. – То есть, и не мои тоже. Они у меня, конечно, не все нормальные, но настолько дураков не рожаю – проверял.
Я склонил голову набок, выбирая между Ониром и Морфеем. Несколько часов в водах Коцита заставляют посмотреть на дурные шутки с другой стороны…
Вот опять. Все чаще и громче: «Смилуйся!» – «За что караешь?!» – «Взываем к тебе, Запирающий Двери!»
Боги Хаоса, откуда голоса в моей голове взяли это дурацкое прозвище?!
– Владыка, – вкрадчиво вмешалась вдруг Геката, когда моя рука невольно дернулась, потереть висок. – Ты не сказал нам, что за видения тебя посещают. Может статься, это голоса? Крики, исполненные мольб и просьб? Будто кто-то взывает?
Она улыбалась сладчайшей и самой убийственной из своих улыбок. И явно наслаждалась происходящим.
–
– Довольно изображать Мома-насмешника, - оборвал я. – Ты знаешь, что мне не приносят жертв на земле. Смертные не молятся мне.
Смертные молятся тем, кто может дать им что-то нужное. Оградить от бед. Подарить богатство. Удачу в войне или на охоте. Любовь. Мудрость. Долголетие.
Меня они ненавидят – то есть, ненавидели бы, если бы так не боялись, и мои жертвы – только погребальные. Что могу дать я – кроме загробной участи?
«Аид Великий! Смилуйся с женою своею! Пошли нам…»
«…отвернулся от нас?»
«…на твой алтарь…»
Подавив желание стереть усмешку с лица Гекаты, я закрыл глаза и рванулся к Скорбной Пристани.
Еще ничего не успев осознать – только предчувствуя.
На пристани во всех смыслах не было ни души.
Поплевывал на гранит Харон, разгоняя веслом вокруг себя застоявшийся воздух. Вид у него был такой, словно ему давно уже не приходилось грести.
– Это по всей Элладе, – тихо проговорил за спиной чей-то голос. – А мы думали, ты знаешь.
Голос был не Ананки – мужской.
Гермес, вестник богов, Душеводитель, которому больше некого водить, смущенно развел руками.
Харон умудрился поскрести седалище об весло и еще раз сплюнул на камень пристани.
Я стоял, глядя из своего мира туда, где шатался в последние месяцы, ничего не видя и не замечая, – наверх.
Где полыхали костры вокруг моих алтарей. Где забивали гекатомбами жертв – произнося при этом мое имя.
Где молились мне – чтобы я послал им смерть.
[1] Эрос – Любовь
[2] Минта (греч.) - мята
Сказание 12. О преимуществах смерти и бывших друзьях
Внемли, держащий правленья бразды над смертными всеми, Коими издали правишь, давая священное время Каждому, ибо твой сон сокрушает и душу, и тело, Узы, природой сплетенные прочно, лишь ты разрешаешь, Сон насылая великий, вседолгий, что вечность продлится, Общий для всех, но к иным он приходит порой не как должно, Слишком поспешно, и юную жизнь прерывает в расцвете. Все обретает в тебе предел, предназначенный свыше, Только тебя одного не упросишь и ничем не умолишь, Я же к тебе обращаю, блаженный, молитву и жертву: Дни моей жизни продлив, надели меня даром почетным – Старость почтенную дай, наилучшую в людях награду!