Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
Кто? Победитель Титаномахии? Бог?! Царь?! Твой Влады…
Сгустилось там, за плечами – тьмой. Стикс, Коцит, Ахерон, Лета, асфоделевые поля – свились, спутались воедино, рванулись столбом чистой мощи к своду и взгляд – оттуда, уже оттуда…
Воин в перекосившемся фаросе силится не уронить двузубец. Воину, наверное, сказали – беречь оружие своего господина. А какое там беречь, если недотепе-солдату такое и поднять-то не под силу…
Вон, плечи ссутулились, будто валун на них взвалил.
«Я… я удержу…»
Удержишь ли? – в сомнении подпрыгивают
Кулак свился, прижался вниз: раздавить надоедливую малявку? Придушить непосильной ношей? Да ладно, зачем, пускай. Он уже и так понял, что ему тут не место. Со временем до тупоумного дойдет, что не подземным тут – не жизнь, что тут вообще никому не жизнь, нет тут жизни… что никакие победы и свершения на поверхности не сделают его здесь Владыкой.
– Верно. Не сделают. Потому что я сделаю это сам.
Загрубевшие от поводьев пальцы крепче сжались на символе власти, и мир примолк в недоумении.
Клубок болотной тины так и стоял в горле – липкий, мерзкий, с гнильцой.
Я взял своим жребием мир, в котором нельзя жить. Радоваться. Видеть солнце.
Я дурак, я не понял этого сразу, зато теперь осознал сполна – спасибо Элизиуму, созданному отцом…
Только ведь я шел сюда не затем, чтобы жить.
«Кто ты, чтобы владеть мною?» – рыкнуло раздраженно в лицо.
Ученик Таната Жестокосердного, который учил меня быть воином, – и потому мы еще повоюем.
Родник Страха – и потому не боюсь тебя.
Ученик Аты-Обмана – и потому мы с тобой поиграем в подданного и Владыку.
И я буду не подданным, как тебе такое?
Ответа не было – так, насмешливое ворчание. Вот Тартар так и не собрался убираться с плеч.
Как лег – так и остался, будто венец.
Только не на голову почему-то.
[1] Гинекей – женская половина дома.
[2] Мормо или мормолики – некая разновидность демонов женского пола, обычно причислялись к свите Гекаты. Могли менять обличье, питались кровью.
[3] «Стикс» - от греч. «чудовище»
Сказание 2. О судах и покушениях
В царстве теней – в этом обществе строгом –
Нет ни опасностей, нет ни тревог…
В. Высоцкий
Первое обычно помнится. Адамантовыми крючьями вцепляется в память. Выступает ухабами из дороги жизни: побредешь по ней вспять к горизонту – и откуда что возьмется: первый меч, первая игрушка, первый зазывный взгляд девушки, первая драка и первый выбитый зуб… Первый убитый враг.
Хочешь увидеть второе… третье… последнее! – а первое настойчиво лезет в глаза, выпячивает грудь колесом: а я важнее!
Первее…
Хотелось
Но вот я смотрю в черную воду – пока что, кажется, все-таки бессмертный – и вот они встают передо мной, мои вехи.
Первый учитель – тусклые отблески на черном клинке, шелест железных крыльев: «Бездарно дерешься»…
Первое касание губ – скала в объятиях у моря, серебряные текучие пряди вперемешку с черными, жесткими: «Не останавливайся, только не останавливайся…»
Первое поражение – Полынное Поле, музыка проклятий и стонов, обожравшиеся падальщики: «Проведи меня в подземный мир. Хочу поговорить с Эребом и Нюктой».
Первый шаг навстречу самому себе – щербатые ухмылки Циклопов, пальцы скользят по холодной поверхности шлема: «Хочешь – исчезну?!»
Первый взгляд тогда – на поляне в Нисейской долине: танец, медные кудри, взлетающие в воздух: «Ты будешь моей женой…».
Первое, первое…
Как может бог ухитриться намертво потерять в отхожей яме своей памяти то, что когда-то было первым!?
Я не помню своего первого судейства.
Да и второго не помню тоже.
Холод трона вгрызался голодным псом. Зубастой пастью хватал за плечи, свирепо терзал позвоночник. Спускаясь ниже, холод становился уже не псом, а драконом.
Бешеным.
Уже давно заметил, что золота терпеть не могу. То ли с того времени, как был в обучении у Гелиоса, то ли с какого другого, но оно слепит, лезет в глаза и холодит сильнее, чем должно.
В Титаномахии я, помнится, на голых скалах дрых в одной эскомиде – плащ спалила какая-то огнедышащая гадина, а укрыться больше было нечем. И нормально дрых, хотя под скалами что-то выясняли на кулачках старик Океан и северный Борей.
В горах Нивелуса[1], где каждый выдох – причудливый гриб пара изо рта – стоял на колеснице, спал в ней же (бронза!!). Ничего, не замерз. На крайнем Севере сколько раз шастать невидимкой приходилось – лед не брал!
А только вот Зевс усаживался на свой трон – мурашки по хребту бегать начинали. У меня, потому что либо младший как-то спокойнее относится к золоту, либо ему золото не такое кусливое попадается.
Первый десяток теней я отправил на поля асфоделей, не особенно прислушиваясь к жребию. Даже за свитой не следил, потому что полностью был занят вопросом: что делать с троном и с Гефестом, который эту золотую дрянь отковал? Хотелось бы, конечно, привязать одно к другому, да и отправить на Олимп, а лучше в Тартар запихать навеки, но ведь Гефест сейчас дворец Судейств отстраивает (отсюда слышно). И вообще, царям пристало – чтобы побольше роскоши: вон, на стенах мозаику из драгоценных камней скоро закончат, рубиновый дракон щурится изумрудным глазом – ага, напоминает…