Аистов-цвет
Шрифт:
— Василина, глянь, какой он смешной.
Все трое наклонились и рассматривали ребенка.
— А что, если раскрыть рот и посмотреть, что там у него? — сказал Стефанко и приложил палец к губам младенца. Но Федорко посмотрел сурово, и Стефанко отнял палец.
— Не трогайте, пусть спит!
Мать нежно посмотрела на детей и опять закрыла глаза. Дети отправились собирать листья, но сейчас же прибежали назад.
В лесу был слышен топот конских ног.
— Мама, мама, ей-богу, тато едут! — Федорко радостно наклонился к матери.
—
Василина радостно засмеялась.
— Глупая, это мои будут кони, потому что я мальчик, а девчонкам нужно корову.
Но Василина говорила, что это ее кони, а Стефанко и Федорко — что их.
— Ну так мой будет воз, а кони ваши, — уже соглашалась Василина.
— Ага! А как мы поедем без воза?
Дети ссорились и всматривались в лесную зелень. Потом сразу притихли и припали телом к траве, чтобы их не было видно. Глубоко в лесу ехали верховые. Детям видны были только конские ноги.
— Разбойники!..
Трава шелестела, а детям казалось, что это баба в темной хате рассказывает хриплым голосом про разбойников, которые ходят по темным лесам.
Сдерживали дыхание.
— Федорко, нарви маме веток и сделай холодок над головой, солнце печет.
Но дети не отвечали, сидели притихшие, а мама думала, что они опять убежали в лес. Но Федорко сказал:
— Мама, в лесу ходят разбойники, и нас побьют. Мы боимся!
Теперь дети подползли поближе к матери, припали к земле.
— А тато уже едут?
— То разбойники ехали, а тато еще нет.
Всадники скрылись в глубинах леса. Теперь дети боялись отбегать от мамы. Федорко платком прикрыл маме голову от солнца, а Василина клала ей на губы землянику. Скоро ягод не стало, но дети боялись побежать и набрать еще. Сидели и не сводили глаз с леса. Высились сосны — стройные, величественные, теперь спокойные. Лес притих. Солнце стояло над самой головой. Чтобы не жгло, дети подвернули кверху рубашки, как они делали это от дождя. Проць не возвращался.
Уже глаза заболели — так пристально разглядывали дети лесную глубь, уже все перед глазами делалось зеленым, а отца все не было.
XIV. ВСАДНИК
Верховые ехали. Их было трое.
Это было в то время, как Федорко и Василина побежали рвать листья и, увидев конские ноги и копья, припали к земле.
В зеленых солдатских мундирах верховые почти не выделялись из общего тона леса, только черные кони казались будто еще чернее от зеленой глубины.
У переднего на коне сидела Маринця. Одной рукой он ласково обхватил ее и время от времени наклонялся и спрашивал по-украински: «Тебе не плохо?» А Маринця качала головой: «Нет», и ясная улыбка отражалась в ее глазах. Была немного удивлена: «Русский, а умеет говорить по-здешнему», но подумала, что научился, когда был в Галичине. Она с большим интересом рассматривала лес, раскрывала рот, словно
— И-и-и! — Маринця засмеялась. — Хорошо!
— Хорошо? — Верховой наклонялся ласково к ее лицу, и Маринця видела глаза, они играли как радуга.
Она покраснела. «Пусть мама сошьет тебе новое платьице», — вынырнули из сердца слова молоденького жолнера Юрка Бочара. И Маринця подумала: «Этот верховой похож на того».
И вот они должны убивать друг друга. «А может, этот верховой уже убил того? И почему такое делается, и для чего люди людей должны убивать?»
— Так тебя, значит, зовут Маринця? — переспросил верховой, думая о чем-то своем.
— Маринця.
— И тебе не страшно с нами?
— Нет.
— А что бы ты делала, если бы мы на тебя не наткнулись, когда ты спала на краю дороги?
— Проснулась бы и пошла дальше.
— Куда?
— В Россию бы пошла. Туда ушли мои тато и мама.
— А почему ты не пошла за ними?
— А я вернулась, чтобы кота Гриця найти.
Маринця все рассказала, каково ей пришлось в дороге. Но не помнила, как заснула и сколько спала. Одно знает: так ей было грустно, хотелось даже умереть.
Когда верховые ее подобрали, она уже раскрыла глаза, но долго не могла опомниться, потом снова заснула, а когда проснулась совсем и увидела, где она, уже светало. Но ей казалось, что это все снится. Какой-то странный лес стоял вокруг как сказка. И ее везли. Тот, который прижимал ее к своей груди, спросил: «Как тебя звать?» — «Маринця», — ответила она. Она еще не могла совсем прийти в себя, потом вспомнила, что в руках у нее был платок с землей, а сейчас нет, что кот Гриць жалобно мяукал на завалинке и она вернулась, чтобы взять его, а потом отец вырвал его из рук и бросил на дорогу. Вспомнила, как пошла назад, а наступила ночь, как звала: «Грицю, Грицю!» — а потом ноги будто вросли в землю и она уж не могла ими двинуть. И вот теперь ехала на коне, и ей было хорошо и совсем не страшно. Только очень хотелось спросить, не встречал ли этот русский верховой такого австрийского жолнера Юрка Бочара и не убил ли его, И вот она не вытерпела и спросила:
— А вы убивали австрийских жолнеров?
Двое верховых ехали впереди, а тот, который вез ее, отстал.
Маринце сделалось страшно.
— А что, может, брат у тебя на войне?
Маринця не отвечала. А верховой продолжал:
— На войне не разбираешь, кто перед тобой. Царь приказывает — иди вперед и убивай. Да ваш цисарь не лучше. Но есть, девочка, есть такие люди, которые победят царей и сделают так, чтобы не было на земле войн. И все люди будут жить в согласии.
У Маринци отлегло от сердца. Почувствовала, что этот солдат не сделает ей ничего плохого.