Акционерное общество женщин
Шрифт:
– Я больше не могу, – вдруг дала волю нервам Катька. – Я так перед вами виновата, девочки! Как я могла так вляпаться и так ужасно всех подставить?
– Кончай ерунду нести! – загалдели все. – Тебе вообще-то надо съездить срочно куда-то отдохнуть, а то от стресса струпьями покроешься.
– Что, правда? Я плохо выгляжу, да? Эх, сейчас бы в Марбелью, в клинику Бухингера, или в Мерано. Поделать процедуры, поголодать, напитаться витаминами, надышаться горным воздухом. Помнишь, Полина, как мы тебя впервые в Мерано вытащили? Traume bloss noch hinterlassen… «Только мечты остались…» Помнишь, на скамейке было выгравировано?
– Кать, может, тебе в какой-нибудь санаторий поехать
– Ага, в марте… В Сибирь, например. Тогда уж до декабря подожду, может, поеду уже в кандалах.
– Типун тебе на язык, до декабря всё, дай бог, кончится, – вздохнула Кыса.
– Сейчас ехать мне никуда нельзя. Надо закончить эти распри между Вульфом и Мэтью. Пока они внятную линию защиты между собой не согласуют, никуда не поеду.
– Нет худа без добра. – Кыса подошла к окну. – Снег тает, сосульки сбивают… Прошлым летом Мэтью в Лондон уезжать к Рождеству собирался, сейчас уже март, а он тут сидит. И до следующего Рождества просидит, никуда не денется. Хоть кому-то прок. – Кыса не заметила, как Алена полоснула ее взглядом.
– Ты что, хочешь сказать, что это я накаркала на Катьку?
– Тихо-тихо-тихо. – Ирина поняла, что наступает критический момент. – Никто ни на кого не каркал, слава богу, у нас есть Мэтью, он классный, о Лондоне думать забыл, сидит тут, работает. Алену, как мне кажется, тоже не обижает, но это не наше дело. Никто не ссорится, мы никого не судим, бережем Катины нервы, ей и так труднее, чем всем нам.
Катька помимо руководства компанией, в которой проблемы нарастали как снежный ком, теперь еще по два-три раза в неделю сидела часами с Вульфом-Бобоевичем и Мэтью Келли.
– Маркизов – гнусный, болезненно боящийся конкуренции человек, нарушений в «Крезе» полно, он сам под следствием уже больше года. Путилло его прижимает, а он выговаривает себе мелкие размены, давая показания против Екатерины Степановны, – твердил Вульф-Бобоевич.
Он настаивал на том, что уже май на носу, его линия защиты сложилась и надо готовиться наступать. Мэтью полагал, что в этом есть элемент авантюризма, что не все так просто. Да, показания Маркизова действительно tainted, с душком, но следователю они были нужны лишь как отправная точка. Теперь же он исследует все финансовые аспекты и транзакции Екатерины неспешно, методично, но достаточно агрессивно. Поэтому нахрапом вопроса не решить. Вульф же гнул свою линию:
– Дорогой Мэтью, я не предлагаю действовать нахрапом, напротив. Я уже давно сделал адвокатские запросы о бенефициарах компаний, куда Екатерина Степановна переводила деньги, более того, получил на часть из них ответы. Адвокатская работа – это, как вы знаете, ювелирное дело…
– Но нам же не в суде надо требовать оправдательного приговора на том основании, что в основе следствия лежали вымороченные показания Маркизова. Зачем подвергать Катю рискам и доводить дело до суда?
– Полностью согласен. Только совсем никудышный адвокат рассчитывает на победу в суде…
– Естественно. Надо убедить следователя, что нет оснований для обвинительного заключения, и остановить дело в ходе следствия, а для этого нужно объяснить каждую Катину транзакцию на протяжении четырех лет.
– Объяснения уместны, только если следователь решит, что все они находятся в поле его работы. Пока же он взвешивает, прислушивается к командам и пожеланиям сверху. У него много разных соображений, и нам не стоит подталкивать его к расширению круга его интересов своими инициативами.
– Тогда о каком переходе в наступление вы говорите, Герман?
Вульф только дергал бровью и вежливо улыбался. Он вновь и вновь
Мэтью не понимал, зачем его логику надо к чему-то адаптировать, логика – она и в Африке логика, а процессуальные системы России и Англии отличаются друг от друга, конечно, но не настолько, чтобы утверждать, что в России уголовный процесс алогичен. Неужели в российском следственном процессе вместо логики требуется что-либо принципиально иное? Мэтью требовал от Вульфа опровержения этого трюизма, тот уклонялся…
В машине по дороге из офиса Вульфа с еле заметным раздражением, что для английского адвоката означало практически скрытую ярость, Мэтью говорил: «Looks like he feels himself as the Ekaterina-case team leader» [21] .
– Вы как мой коллега и единомышленник, безусловно, понимаете, – убеждал Мэтью демонический Вульф, – что защита Екатерины Степановны не может строиться на доказательстве того, что она не давала взятки. Трудно доказать как это, так и обратное. Не в наших интересах создавать лишние трудности Вильгельму Вильгельмовичу, затягивать болезненный процесс, в котором в любой момент может выпрыгнуть что-то неожиданное и нежелательное. Я имею в виду нежелательные интерпретации, естественно.
21
Он считает себя, похоже, руководителем кейса «Екатерина» (англ.).
– Герман, у следователя и Кати противоположные цели. Это заложено в самой логике уголовного преследования как состязательного процесса. What’s your action plan?
– Сами подумайте, – как будто не слыша этой ремарки, продолжал Вульф-Бобоевич со сладко-трагическим выражением лица. – Допустим, мы строим защиту на отрицании дачи взятки. Пойдут очные ставки. С чиновниками ФАСа, ну те, допустим, будет на нашей стороне по определению. А следователь в придачу к Маркизову вытащит каких-нибудь его сатрапов, других конкурентов АОЖ, которым чиновники ФАСа якобы делали какие-то намеки. Пойдут очные ставки между ними. Даже если им мочить Катеньку не с руки, они же будут поддерживать обвинение. В том числе и потому, что они – мужчины. А следователь – не только мужчина. Он, как вы сами только изволили заметить, сторона, по любой логике – даже английской, нашей Катеньке противостоящая! У вас остаются сомнения в исходе этого, как вы выразились, состязательного процесса?
– А вы что предлагаете, Герман?
– Давайте мы с вами, дорогой Мэтью, еще чайку попросим, а вы меня послушаете. Очень важно, чтобы вы мне оппонировали. Это помогает оттачивать линию… Так вот, Вильгельм Вильгельмович и сам понимает, что дело дутое, но его работа – довести до суда. Суды же у нас – сами знаете. Три процента оправдательных приговоров.
– Мы это уже обсуждали…
– Вильгельму Вильгельмовичу надо помочь понять, что считать оговором показания Маркизова и ему подобных ему, следователю Путилло, выгоднее, чем наоборот. Ему со всех точек зрения проще и выгоднее мочить мужика, коррумпированного жулика Маркизова, чем безвинную Катеньку. Ее дело можно и в иную политическую плоскость перевести. Заведомый оговор женщины с целью разрушения социально ориентированного бизнеса, который направлен фактически на просвещение. Поставьте себя на место руководства Следственного комитета…