Акедия
Шрифт:
Против отшельников бесы борются сами, а против тех, кто добивается добродетели в киновиях и братствах, они вооружают наиболее нерадивых из братии. Но вторая брань намного легче первой, потому что на земле нельзя найти людей, которые были бы более жестокими, чем бесы, или таких, кто может воспринять сразу всё их коварство [43] .
Иными словами, враги человеческого рода, – страсти (и уныние лишь одна и притом злейшая из них) или распаляющие их бесы, – повсюду суть одни и те же. Различны бывают лишь степень напряжённости и средства, которые бесы избирают себе в качестве орудия брани. Христиане, живущие в миру, прежде всего имеют дело с материальными предметами, здесь страсти предстают в «воплощённом» виде. А те, кто живёт в монашеских общинах, чаще всего сталкивается со слабостями нерадивых собратьев, которые не могут удержаться на высоте своего призвания. Отцы очень часто говорят о соблазнах (скандала), которые представляют собой характерную особенность общежительного
43
Praktikos 5. (Цит. изд. С. 96).
44
Здесь, вероятно, Евагрий намекает на прямые нападения бесов, о чём он говорит довольно часто, см., например, De Oratione 106, 107 и 139: «Ночью лукавые бесы просят Бога, чтобы Он отдал им духовного учителя и они могли бы сами устрашать его; днём же они нападают на него через людей, опутывая его сетью несчастий, клевет и опасностей». (Здесь и далее цит. по кн.: Творения Аввы Евагрия. Пер. А. Сидорова. М: «Мартис», 1994).
45
Praktikos 5.
Эти замечания наводят нас на размышление. Первые монахи уходили в пустыню с уверенностью, что им предстоит сразиться с самим «князем мира сего». Пойти вслед за Христом в пустыню означало не укрываться от искушений, а встретить их лицом к лицу, как Он, и вместе с Ним в открытой схватке сразиться с «голым» искусителем. Опасным заблуждением было бы думать, что сегодня что-то изменилось. Враг рода человеческого действует независимо от места, времени и конкретных обстоятельств жизни. В нашем секуляризованном и «демифологизированном» мире нередко тот, кто сегодня уходит в монастырь или посвящает себя служению Церкви, не отдаёт себе отчёта в том, что ipso facto он «вступает в пустыню», место полного одиночества и богооставленности, бесконечной засухи и обманчивых миражей.
Но совершенно неправильно считать, будто демоны живут только в пустыне, и искушения анахоретов никак не касаются остального мира. Ведь нет искушений, свойственных исключительно тому или иному образу жизни, есть лишь искушения, которым подвергается всякий сын Адама, кем бы он ни был и где бы он ни жил.
Это прежде всего касается уныния. Поскольку из всех страстей именно оно чаще всего нападает на отшельников, как говорил об этом Нил Синайский, уныние являет им самое себя в открытую, без личины, «голым». Уныние, как мы увидим, это своего рода точка пересечения и конечное свершение всех других страстей. Поэтому Евагрий и говорит о бесе уныния как о самом «тяжёлом» из всех. Достаточно прочитать описания его различных проявлений, которые даёт Евагрий, чтобы легко убедиться в том, что этот бес довольно часто встречается на пути, и чаще всего остаётся «инкогнито». Человек, живущий в миру и даже в монашеской общине, едва ли может вполне объективно судить о всеобщем характере зла.
Нет ничего удивительного в том, что многие христиане, живущие в миру, не осознают этого. Гораздо хуже, когда многие монахи и священники, которые не имеют права не знать об этом, упорствуют в своём неведении. Почитая себя достойными «жнецами» на «ниве» Господней, они забывают о «враге», который ночью там сеет плевелы. И когда эти плевелы уже размножатся, они досадуют, что не пришлось собрать плоды, на которые, как им казалось, они имеют все права.
Откуда берётся это незнание простейших правил духовной брани? Быть может, из того факта, что слишком многие монахи и священнослужители вместо того, чтобы сознательно вместе с Христом удалиться в самое сердце пустыни, предпочитают остаться в этом призрачном мире, подлинная природа которого остаётся сокрытой от них.
Нам могут возразить: «Пора бы и покончить с этими сказками про «мир» и про «дьявола», современному человеку все эти старые истории совершенно ни к чему!» Действительно, в наши дни всё труднее становится говорить о зле как о «личной», персонифицированной силе. Один баптист вообще потребовал, «чтобы раз и навсегда было покончено с мифом о дьяволе!»
А может быть, поэт оказался более проницателен, чем учёный-библеист? В «Парижском сплине» Шарль Бодлер устами одного проповедника, «более умного, чем его собратья», говорит:
«Возлюбленные братья, когда услышите хвалу прогрессу и просвещению, не забывайте, что самая изощрённая хитрость дьявола состоит в том, чтобы уверить вас, что он не существует!» [46]
«Просвещённый» взгляд человека, который намерен решительно покончить с «предрассудком»,
46
Ch. BAUDELAIRE. OEuvres completes. Paris, 1951. P. 320. (Bibliotheque de la Pleiade).
47
H. SCHLIER. Machte und Gewalten im Neuen Testament. Questiones Disputatae 3. Freiburg 1958. франц. перевод: H. SCHLIHR. Principautes et dominations dans le Nouveau Testament… Bruges, 1968.
Перед нами не стоит цель обстоятельно изложить учение отцов-пустынников о бесах вообще, ни Евагрия в частности. Мы позволим себе лишь представить на суд читателя несколько соображений на этот счёт [48] .
В противоположность всем формам метафизического дуализма Евагрий рассматривает зло как «псевдо-существование», ибо зло не есть субстанция, но лишение добра – privatio boni (что ни в коем случае не отменяет его реальный характер). Зло не существует как таковое, оно вторично, ибо «Бог не сотворил никакого зла» [49] . Поскольку вне Бога и вне сотворённого Им мира, строго говоря, ничто не может «существовать», «бесы злы не по своей природе» [50] , они таковы лишь вследствие дурного употребления дарованной им свободы. Это справедливо и в отношении любого грешника, зло есть отчуждённость от сотворённого мира, который по самой своей природе является добрым. Таким образом, зло по отношению к этому миру, изначально сотворённому добрым, есть не что иное, как паразит, нечто чуждое, инородное. В заключение Евагрий приходит к полемическому утверждению, что зло не только вторично, но и ограничено во времени: «Были времена, когда зла не было, и настанут времена, когда его больше не будет; но никогда не было такого времени, когда бы не существовала добродетель, и никогда не наступят такие времена, когда она уже не будет существовать. В действительности, семена добродетели неистребимы [51] ». Вечно лишь то, что отвечает изначальному замыслу Творца.
48
Cf. A. GRUN. Aux prises avec le mal. Le combat contre les demons dans le monachisme des origines. Bellefontaine, 1990. (Spiritualite orientale; 49).
49
Kephalaia Gnostika III, 59.
50
Kephalaia Gnostika IV, 59.
51
Kephalaia Gnostika I, 40.
Каким образом, с одной стороны, человек воспринимает зло как некую нейтральную безличную силу и личностный характер Лукавого, с другой? Вообще говоря, за пределами мира людей, зло обыкновенно рассматривается как анонимная «сила», «власть» и т. п. постольку, поскольку оно отнимает силы творения. В мире людей зло существует лишь как своего рода паразит – вот почему, говоря о нём, Евагрий поочерёдно употребляет слова «помысел» (как носитель, проводник страсти), «страсть» (привычка, обыкновение – ffeic) и «бес» (внешняя по отношению к человеку сила, движущая его помыслами или страстями). Действие зла направлено на то, чтобы человек перестал сознавать себя и быть личностью, поскольку он сознаёт себя ею лишь в той мере, в какой в нём живёт личностное начало.
Современному человеку отнюдь не легко принять то, что зло имеет личностный характер, т. е. признать существование персонифицированных злых сил – Сатаны и его демонов. При этом ни для кого не секрет, что бесовский мир особенно опасен прежде всего для, так называемой, «просвещённой» части общества.
Разве мы сами не верили в то, что уже сорваны раз и навсегда все маски с этой mysterium iniquitatis [52] , которая отныне представляется нам не более, чем плод больного воображения? И вот изгнанный бес вернулся с семью другими, ещё более злыми, чтобы вновь поселиться в «горнице», при этом, если её хозяин «больше не верит в дьявола» – тем лучше. Можно будет ещё многое сказать о глубинных причинах этой неспособности видеть личностный характер зла, которую «просвещённые умы» превозносят как некий «прогресс» и «освобождение» человека. Однако, если вдуматься, становится совершенно ясно, что эта неспособность даёт начало многостороннему и всеобщему процессу обезличивания, который угрожает современному человечеству. Но дело не только в личностном характере зла.
52
Тайна нечестия (лат.).
Можно указать и на другую неспособность, свойственную людям в наши дни, – это неспособность воспринимать себя как личность, то есть осознавать свою собственную свободу и ответственность. Совершаемое зло уже не рассматривается как оскорбление, нанесённое другому, как «грех» против своего собственного существования и против Бога, Которому мы обязаны самим нашим бытием. И всё же, если грех уже не «грех», а только «зло» или ещё лучше – «несовершенство», тогда подавно нет и «прощения». Ибо прощение – это дар одной человеческой личности другой. Человек «освобождённый» неожиданно для самого себя вновь оказывается заложником или рабом безликого зла, лишённого имени. Ему, снова оказавшемуся в цепях, которые уже никто не в состоянии разбить, остаётся только бесплодный бунт против всех и вся.