Актея. Последние римляне
Шрифт:
От чудовищ она оборонялась, а ласки ястреба переносила терпеливо.
Пробудившись, она молилась Весте, прося отогнать от нее искушения. Напрасно она поручала свое сердце богине чистоты. Уединение, тишина и весна с неожиданной Силой пробуждали в ней еще не заснувшие девичьи грезы.
Хотя она старалась вселить в себя ненависть к своему похитителю, Фабриций все властнее вторгался в ее мысли.
В коридоре, отделяющем середину дома от боковых комнат, раздались быстрые шаги. Невольницы перестали шептаться.
Фауста подняла голову,
Долго они смотрели друг на друга. Она в остолбенении, не веря своим глазам, он, погруженный в печаль.
— Перед тобой стоит несчастный, — начал Фабриций подавленным голосом, — покинутый богом и людьми. Ночью, как изгнанник, я бежал из Рима, а за мной гналось проклятие твоего народа. Подавленный укорами совести, я прибег к мудрости Амвросия, но великий епископ осудил меня и унизил. Для тебя я бросил блестящее положение, снизошел до преступления, заслужил гнев моей веры. Для тебя я пренебрег властью — блеском этой земли, Царством Небесным — наградой лучших миров. Моя любовь к тебе превозмогла любовь к славе, к долгу, сделала меня глухим, слепым, бесчувственным, охватила меня всего.
Фауста сидела без движения. Румянец сходил с ее лица, уступая место бледности.
— Я прегрешил, обезумел, — продолжал Фабриций, — но этот грех — высшая радость моей жизни. Я ставлю его выше рукоплесканий толпы, выше признательности императора, выше…
Он хотел сказать — милости Бога, но остановился, пораженный дерзостью своей страсти.
— Несчастный я, несчастный, несчастный! — жаловался он, ломая руки.
Суровые черты лица Фаусты мало-помалу смягчились.
Этот человек пожертвовал всем, что почитал и любил. Тоска согнула его стройную фигуру, стерла с его лица краски здоровья. Не дерзкого варвара видела перед собой Фауста, а несчастного человека, который страдал из-за нее и для нее.
— Ты одна осталась мне на целом свете, в тебе мои последняя надежда. Твоя любовь может вознаградить меня за гнев единоверцев и снять с моей души черный покров отчаяния.
Фабриций протянул руки к Фаусте.
— Не презирай любовь, она озарит твою молодость золотыми лучами весеннего солнца. Обязанности так трудны, слава изменчива… Одна только любовь дает смертному истинное наслаждение. Будь женщиной и загляни в свое сердце.
Фауста была в эту минуту больше женщиной, нежели сама желала. Она заглянула в свое сердце, и то, что увидела в нем, преисполнило ее страхом: в глубине его она не нашла ненависти к Фабрицию.
Она испугалась самой себя… Блуждающим взором она осмотрелась кругом, словно искала помощи. В спальне царила глухая тишина, нарушаемая только ускоренным дыханием воеводы.
Бежать?.. Но куда?.. Повсюду ее окружали стены темницы. Никто бы не прибежал на ее крики. Она находилась в неволе, в полной зависимости от гнева и милости ее похитителя.
Сладкими словами любви, понятными каждому женскому сердцу,
— Не отталкивай меня от себя, — умолял Фабриций, припав к ее коленям.
Он схватил ее руки, прижал их к своим горячим губам, обнял ее стан.
Фауста хотела подняться, оттолкнуть его, освободиться из его объятий, но по ней уже разлилось пламя любви, пробежал не изведанный еще сладостный трепет и лишил ее силы.
Она закрыла глаза и опустила голову.
Фабриций схватил ее в объятия, как хищная птица схватывает пойманную добычу, прижал к себе, осыпал поцелуями ее волосы, глаза, шею.
— Ты моя, моя, моя! — повторял он.
В его голосе дышала торжествующая страсть.
Он искал устами ее уста…
— Я буду защищать нашу любовь повсюду — перед твоим народом, перед императором, перед Амвросием.
Имя епископа пробудило Фаусту. Она подняла голову, открыла глаза и глубоко вздохнула…
— О боги Рима, о духи моих предков! — прошептала она.
С гневом смотрела она на Фабриция, на свое смятое платье, на разорванную тунику.
Свершилось то несчастье, которое пугало ее в ночных снах. Галилеянин обнимал весталку, а она без сопротивления отдавалась его ласкам.
Она закрыла лицо руками. Сухое, отрывистое рыдание потрясло ее тело.
— Веста!
Фабриций, не отгадывая причины ее отчаяния, еще более раздражил ее своими утешениями.
— Пусть тебя не страшит кара твоих богов, — говорил он. — Возложи на себя знак Креста, и тебя прикроет могущество Бога, более сильного, чем Юпитер, Марс и Венера. Не пугайся давно исчезнувших теней.
Он наклонился к Фаусте, хотел обнять ее, но она быстро поднялась.
— За что ты меня преследуешь? — воскликнула она.
Девичий стыд сразу оттолкнул ее от человека, который с ней обращался как с купленной невольницей.
Фабриций, еще не понимая перемены, происшедшей в ее сердце, продолжал идти по своему ложному пути.
— Выслушай мою просьбу, — настаивал он, — преклонись для моего счастья перед Богом новых народов. Император не предаст христианку в руки язычников. Крещение отворит пред тобой врата вечного блаженства, а мне возвратит душевное спокойствие и прощение моей религии. Обращенная к Христу весталка загладит вину ослушавшегося христианина и воеводы. Я ради тебя сделался заблудшей овцой Христова стада. Твое доброе сердце должно же смилостивиться надо мной.
Брови Фаусты нахмурились, нижняя губа презрительно выдалась вперед. Фабриций говорил с ней так, как будто она была причиной его несчастья. Он считал ее своей собственностью, требовал от нее помощи.
— В чем же моя вина? — спросила она решительным голосом. — Не я поощряла тебя сойти с пути обязанностей. Ты похитил меня, держишь против моей воли и хочешь склонить меня к чувству, которое насмехается над величайшей человеческой силой.
— Твоя покорность выдала мне твою любовь, — возразил Фабриций.