Актриса
Шрифт:
Салат был восхитительный, и я сделал комплимент хозяйке. Она растаяла.
Тая удивленно произнесла:
— От него дождаться комплимент гастрономическому блюду — я такого еще не слышала!
Тая восхищенно смотрела на меня.
— Да, Алешка у нас переборчивый.
— Выборочный, правильнее сказать.
И Назар опять наполнил бокалы водкой.
— Чтобы твои уже книжки были опубликованы здесь. Как мои!
Он гордо, но доброжелательно посмотрел на меня.
— За это я выпью до дна! — сказала Тая. И выпила. Она расслабилась. Ее здесь не знали. Я выпил и увлекся
Я проглотил остаток водки.
— Позволь подписать тебе. А также возьми несколько экземпляров для вашего знаменитого книжного магазина. Спроси, хотят ли они продавать мои детективы.
Он взял ручку и раскрыл титульный лист. «Американскому писателю — Алексею Сирину с пожеланиями превзойти русско-американского Сирина».
Я улыбнулся:
— У тебя хорошее чувство юмора.
— А что, уверен, что о «нимфетках» ты можешь написать лучше.
Я аккуратно покосился на Таю, но она вела светскую беседу с хозяйкой дома. Как оказалось, весьма начитанной дамой.
— А не выпить ли нам еще по одной — в честь такого высокого гостя!
— Грешно было бы не выпить по такому случаю, — сказала моя актриса.
— Алешка, ты где нашел такую приятную девушку? Из Америки привез?
Мы все рассмеялись.
— Слово предоставляется нашему американцу.
Я попытался встать, но это было напрасно.
— Я хочу выпить за наших прекрасных дам и чтобы они всегда цвели и благоухали — на радость нам.
Я поднял бокал с водкой.
— Так может сказать только американский писатель! — провозгласил Назар, и все рассмеялись. — Кстати, ты, американский писатель (звучит как оскорбление), жена специально ездила на рынок и выбирала одну телятину и говядину. Так как свинину ты не ешь.
Я склонил голову и поцеловал руку Кате.
— Целовать-то надо мне — я платил! — сказал Назар.
Она начала рассказывать нам о рынке. Я спросил о ценах, цены были астрономические. Как они тут жили, было непонятно.
— А чем занимается Тая? — спросила Катя.
Тая продолжительно посмотрела на меня.
Я был не Тая.
— В театре… в гримерном цехе работает.
— Поэтому у вас такой красивый грим, — сделала вывод Катя.
— Нет, это моя кожа, — сказала Тая.
— За Таино лицо, — провозгласил Назар, — оно мне кажется знакомым. Впрочем, после бутылки водки мне кажется даже «Сирин» знакомым.
Он открыл вторую бутылку холодной водки. Видимо, чтобы ничего не казалось.
— Алешенька, вы совсем ничего не едите, — сказала с заботой актриса.
— Писатели — живут святым духом! — провозгласил Назар. Я долго смеялся.
У него было интересное чувство юмора, когда на него не находил бес поучения, снобизма и бравады. Впрочем, ему было чем бахвалиться: все, что стояло в этом доме, он заработал (разными способами) сам, никто не дал. Я всегда жалел, что у него не было детей. Ни от первого брака, ни от второго, ни… от нынешнего. Когда нет детей — то кому все оставлять? А с другой стороны, что толку, у меня есть дети — и нечего оставлять. Разорен их мамашей. Смешно. Я засмеялся и увидел, как хозяин наполняет
— А как вам творчество Алеши?
Тая:
— Я очень люблю, что Алексей пишет. Он одаренный человек. Особенно я в восторге от романа «Факультет». Там у него есть поразительные образы. А самое главное — атмосфера того времени, той эпохи, воздух.
Катя подобрала губы и поджала их. Я заметил. Назар, несмотря на выпитое, перехватил мой взгляд.
— Не удивляйся! Катя не поклонник этого романа.
— Каждый человек, каждый читатель имеет право на свое мнение.
— Ваша «Голубая больница», что вы подарили мужу в Америке, мне пришлась по душе. В книге же про факультет, по-моему, подзаголовок «Нежный изверг»?..
Я кивнул. Меня разбирали.
— …вы там вывели одного героя — Апельсинова, очень похожего на Назарку. Мне весьма не понравились ирония и сарказм, нашпигованные в этом персонаже. Назарка совсем не такой.
— Катенька, — сказал я подвыпивши, — все это символы и гиперболизация. Возможно, оболочка чем-то похожа, но начинка совсем другая. Мне просто нужно было отрицательное ядро для конфликта, для движения романа. Я вообще не пишу с натуры, а всегда утрирую ее или гиперболизирую.
Губы ее подобрались еще больше, в глазах появились слезы. Я удивился до глубины души.
— Всё, — сказал Назар, — несмотря на то, что роман очень нравится Тае, цензура накладывает запрет на обсуждение книги Сирина — сегодня.
— Выпьем! — воскликнула одухотворенно Тая, и все последовали ее примеру.
— Вот это выпьем, и сразу бежать в магазин! — вставил в никуда я.
— Голубь, ты как машину назад поведешь?! — спросил Назар.
— О, он ее может вести с закрытыми глазами! — произнесла мечтательно Тая.
— Он вам уже демонстрировал?
— В Америке, закрывал глаза и считал до двадцати — на скоростной трассе.
— А в наши годы, в университете, гонялся с таксистами, как чокнутый. И мне преподавал первые уроки, после него я и зажегся — с машинами.
Я сижу, мне приятно, что меня обсуждают. Я хочу взять бокал с водкой и — со мной такого никогда не было — роняю хрусталь, который бьется о ближайшее блюдо.
Мне страшно стыдно, я говорю, что взамен куплю целый набор в Америке.
— Такие пустяки, — произносит Катя, — у меня брат живет в Вашингтоне.
Я целую ее руку и еще раз извиняюсь. В голове у меня уже все плывет. Я пытаюсь подняться и — опрокидываю второй бокал, который, к счастью, не бьется. Тая помогает мне встать при помощи хозяина.
— Э, дружок, я тебя таким никогда не видел, — говорит удовлетворенно Назар. — Может, еще на посошок?
— Давай два…
— Конечно, — возмущается добрая Катя, — целый вечер человека поили и не кормили!
Я пьяно улыбаюсь, но не могу найти дверь из комнаты. Хотя помню, она двухстворчатая… И думаю, только бы дойти до руля. За рулем я моментально трезвею. Даже если я мертвый и уже на том свете. За рулем на меня ничто не действует. Хотя руль может привести с этого света на тот свет. Тая пила наравне почти с нами, но закалка — имперская. Имперскую женщину просто так не споишь!