Акваланги на дне
Шрифт:
— А почему он оставил их здесь? А как попал на пляж? Пешком? — спросил Ромка.
— Погоди, погоди, — перебил майор Алексеев. — Почему ты сказал «их»?
— Так ведь я видал несколько аппаратов.
— Не ошибаешься?
Он пожал плечами.
— Может, показалось…
— Ничего, — успокоил капитан, — через несколько минут мы будем знать точно.
— Тогда это что-то другое, — сказал Алексеев, — возможно, резервный склад, база. Оставил основной груз здесь и совсем в каком-нибудь новом аппарате с запасом всего на полчаса добрался до пляжа.
Залаяла
— Вот нахал! Еще закусывал здесь. У нас позавчера здесь поста не было. Этот участок обслуживается подвижным нарядом. Отсюда идти на дорогу не решился — дорога вся на виду. А здесь оставил груз, подышал свежим воздухом, подождал, пока на пляже будет полный аншлаг… Все логично…
Из- за мыска на полной скорости вылетел глиссер спасательной станции. Капитан замахал фуражкой, глиссер сбавил ход и, осторожно лавируя между камнями, пошел к берегу. За рулем сидел Тимофей Васильевич, а пассажиром был Суходоля с аквалангом.
Никифоров, Алексеев и Ромка, прыгая с камня на камень, добрались до глиссера, и Тимофей Васильевич помчал их к фелюге.
— Привет деятелям кино! — пожимая руку режиссеру, весело сказал капитан. — Так сказать, от рядовых зрителей.
— Здравствуйте, — ответил Егор Андреевич и удивился: — И наш дублер здесь?! Будем сниматься, Марченко?
Ромка посмотрел на капитана.
— Конечно, — быстро отозвался тот, — так торопил меня, мне, говорит, сниматься еще надо… Забирайте своего дублера, и прошу, пожалуйста, выбирайте любое место — море большое.
— Как выбирать, — сказал оператор, — мы уже выбрали, здесь и есть наше место.
Тут Никифоров вздохнул…
— Здесь, к сожалению, нельзя… не можем мы вас такому риску подвергать. Обнаружил здесь Роман Марченко подводную мину, с войны, видать, еще… так что тут сейчас не до вас будет… Показывай, Ромка, где она там пристроилась.
Ромка спрыгнул к дяде Вале в глиссер.
— А нам, значит, сматывать удочки? — уточнил режиссер.
— И чем скорее, тем лучше, — рассмеялся Никифоров. — Да вы езжайте в Голубую бухту… Красота-то там какая! Простор! А вода, вода идеальная, не то что здесь…
— И мин, наверное, меньше? — спросил Канатов.
— За это я ручаюсь, — сказал капитан весело, — ни одной. Так что вашему дублеру и отвлекаться не придется.
А Ромка уже орал в воде:
— Вот здесь, здесь, дядя Валя!
На фелюге выбирали якорь.
— Спасибо, Марченко, — сказал капитан, — отправляйся теперь с ними. И уж, пожалуйста, без фокусов.
— Хорошо, Алексей Дмитриевич, — весело отозвался Ромка, — постараюсь.
Часть третья. ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Прошло две недели.
Нос у Володи давно зажил, и съемки продолжались. Уже отсняли все сцены во дворе. Уже приехал в Прибрежное дрессировщик с огромным
И ребята уже снимались несколько раз. И Захар, и Тимка, и Костик, и Степа, Костик Мазурук даже слова в одном кадре говорил. Егор Андреевич еще и похвалил: «Молодец, Костик».
Позавидовал этому только один человек — Захар. Как назло, слов ему не давали, зато все время требовали, чтобы он находился в кадре. Лежит, скажем, Володя на пляже — круглая физиономия Захара обязательно рядом. Или снимают Володю на причале — так Захара опять рядом ставят, будто он рыбу ловит. А когда снимали, как Володя с Оксаной шли по поселку, то Захар даже на первом плане стоял, будто он из-за забора смотрит.
Уже привезли первый «материал» — так называют киношники отснятую и проявленную пленку, и в местном кинотеатре вся группа смотрела его. Ромку пригласила Оксана. Он сначала боялся, что его не пустят. Но боялся напрасно, все наоборот вышло. Во-первых, стоящий у входа Канатов еще шире распахнул двери — «проходи, дублер, не робей!». А во-вторых, в зале уже сидели и Костик, и Тимка, и Степа, и, конечно, Захар.
— Меня Людмила Васильевна пригласила, — сказал Лукашкин важно, — без тебя, говорит, и просмотр не начнем.
Тут прошел мимо них Егор Андреевич, они наперебой поздоровались.
— А что же ты стоишь? — хитро посмотрел на Ромку режиссер. — Садись, садись, искатель приключений и ловец крабов. Сейчас тебя будем смотреть. Начали, начали, товарищи! — громко сказал он в зал.
Администратор отчаянно загремел железным засовом, закрывая дверь, и в зале погас свет.
Оксана в темноте нашла Ромкину руку и потащила мальчика за собой между кресел на самые центральные места.
— Лучше видно будет, — сказала шепотом.
На экране появился двор Телятниковых, знакомая терраса, лодка и разбросанное по земле белье. Володя, наклонившись, собирал белье, и в кадр входила Оксана. Она была там, на экране, еще лучше, еще обаятельнее, еще красивее.
Еще и еще раз там, во дворе, собирал белье Володя и входила Оксана. Потом, тоже много раз, уже одна, и крупным планом, Оксана заразительно смеялась и подавала поднятые носки в сторону, за рамку экрана. За этим кадром шел другой: теперь уже Володя был один, он брал носки из-за кадра и поднимался, растерянный и обалдевший.
Ромка покосился вправо. Ну, сколько можно смотреть одно и то же?
А в зале работали.
— Видишь, Вовка, — говорил громко режиссер, — какой ты в этом кадре злой-презлой…
— А грим слабоват, братцы, — слышался голос оператора. — Валентина Федоровна, придется переходить на одиннадцатый тон…
— Не уверена, — отвечал спокойный женский голос.
— А вы попробуйте…
— Попробовать, конечно, попробуем… а все-таки не в гриме дело…
— Боже! — вдруг пугался кто-то. — Она же не в тех тапочках!