Алая нить
Шрифт:
– Восемнадцать, – все же отвечает она.
– Всего? – саркастически усмехается сеньор Ривера.
Лола хмурится и считает про себя: «Три матадора, по три помощника у каждого и у всех по два пикадора. Три плюс девять и еще плюс шесть. Получается восемнадцать». Кого же она забыла?
– Ну, еще рабочие арены и альгвасилы [50] .
– Все?
– Все, – уверенно кивает она.
– А как же зрители, дочка? Что за коррида без публики? Какой смысл выделывать пасес и оттачивать удары, если некому оценить твое искусство? Матадора прославляют трибуны – а ты оставила их без внимания, не удостоила ни жестом, ни взглядом. Тебе этого не простят: сотрут в порошок и забудут на следующий же день. Зрителя надо любить и уважать. Не стоит думать, что вокруг тебя – невежды, жаждущие зрелищ, хотя
50
Официальные лица (исп.).
– Я работаю для искушенного зрителя, – горячится Лола. – Даже если по ту сторону экрана будет сидеть хотя бы один человек, который узнает музыку Шопена и поймет, почему она здесь звучит, я буду считать, что выполнила свою работу на «отлично».
Дон Диего барабанит по столу кончиками пальцев. Сигара тлеет в его руке, наполняя кабинет едким запахом.
– Я принимаю твою позицию, Долорес, хотя мне она кажется весьма спорной. Тридцать лет в информационном отделе заставили меня работать по схеме «четко, ясно, понятно если не всем, то большинству». Меня не прельщает подтекст, намек, штрих или оттенок. Мне импонируют прямота, полнота и яркость. В данном случае мы с тобой просто расходимся во мнениях, но на это можно закрыть глаза, и пустить в эфир твоего Шопена я еще могу. Но предложить зрителю дурацкую шутку о размышлениях над судьбой быков, убивших матадоров…
Лола набирает в грудь побольше воздуха:
– Это не шутка.
Выпущенная из пальцев сигара мгновенно прожигает брюки. Редактор вскакивает, опрокидывая стул, и выпучивает глаза:
– Как нет?
– Нет, и все.
– Ты на полном серьезе предлагаешь зрителю подумать о том, стоит ли убивать зверя, лишившего жизни человека?
– Я гораздо лучше вас понимаю, что оставлять его в живых нельзя, но я понимаю также и то, что в данном случае с быком поступают как с убийцей, а не как с победителем корриды. И мне, как истинному матадору, неприятно такое обращение с моим доблестным соперником, оказавшимся к тому же сильнейшим.
– Что бы ты сказала, если бы бык забрал твою жизнь, а вместо казни ему воздавали бы почести?
– Я бы молчала, дон Диего. Ведь я была бы мертва, и его смерть вряд ли могла бы облегчить мою участь.
– В общем, так, Долорес. В корриде ты, конечно, разбираешься лучше меня, но что касается телевидения, скажу тебе вот что: это моя епархия и не следует запрыгивать в нее со своими правилами. Материал, вызывающий общественный резонанс, – прекрасно, поднимающий духовность населения, – замечательно, демонстрирующий искусство Шопена, – еще лучше, но собирающий толпы возмущенных гонителей корриды, дающий им новую наживку для криков протеста, – нет, нет и нет. Не на этом канале. Фразы про быков надо убрать. В конце концов, твой фильм – о погибших матадорах.
– Мой фильм о смерти на арене.
– Лола, я повторяю: быков необходимо убрать!
– Я не могу этого сделать!
– Я не могу этого сделать, папа!
Лола сокрушенно качает головой. Она подавлена и расстроена, она знает, что отец абсолютно прав, но отказаться от участия в турне по Латинской Америке она не может. Кроме того, где-то в глубине души все же теплится надежда: «А вдруг все обойдется?»
– Лола, милая, ты вышла замуж, и пора прекращать.
– Бернар, папа, мой юридический муж, а повенчана я с корридой.
– Бернар, доченька, слишком много терпел, чтобы стерпеть еще и это.
Лола помнит. Два уха и хвост были только началом реванша над французским выскочкой. Она продемонстрировала свои трофеи, ожидая увидеть в его глазах зависть, а обнаружила лишь растерянность и искреннюю грусть. «А я-то думал, ты станешь сидеть дома и воспитывать наших детей», – только и усмехнулся юный тореро из Нима. И Лола готова была поклясться, что сокрушается он именно поэтому, а не из-за ее успехов на арене.
А успехи между тем появлялись так же стремительно, как бурный роман с иностранным матадором. Бернар боготворил Лолу, а она восхищалась отсутствием в его характере так ненавистного
Коррида – это далеко не только бой. Это целая феерия, праздничная череда сражений. График известных матадоров расписан на многие сезоны вперед: в марте они дирижируют плащом в Валенсии, в апреле размахивают мулетой в Севилье, в мае танцуют пасодобль в Мадриде или Кордобе, в июне разрываются между Гранадой, Аликанте и Бургосом, в июле съезжаются в Памплону на Сан-Фермин, в августе мчатся из Эускади [51] в Андалусию. И так каждый год от начала марта до конца октября. Тореро отвечает на приглашения, подписывает контракты и не мучает себя вопросами, где он будет находиться в сентябре следующего года и как станет отмечать Сан Хуан [52] .
51
Страна Басков.
52
Сан Хуан – день святого Иоанна приходится в Испании на 24 июня и отмечается проведением корриды, в частности в Аликанте и Бургосе.
В таком сумасшедшем режиме Лола прожила десять лет. Начиная с новильяды она провела почти восемьсот боев, бессчетное количество раз уходила с Лас Вентас через главные ворота, и восторженная публика не единожды выносила ее с арены на руках. Долорес пребывала в состоянии непрекращающейся, захлестнувшей ее эйфории. Она останавливалась возле каждой афиши со своим именем и рассматривала фотографию высокой симпатичной девушки, одетой в traje de luces [53] , до конца не веря, что эта лихая матадорша, заткнувшая за пояс всех доблестных испанских мачо, – она сама.
53
Костюм тореро (исп.).
Но немногие мужчины умны и благородны настолько, что могут себе позволить смириться с превосходством женщины. А если эти мужчины – храбрые тореро, им вдвойне тяжелее признать, что слабая девушка может обогнать их в ловкости, смелости и отваге. Лола продолжала покорять зрительские сердца и радоваться своему имени, украшающему афиши по всей Испании, но ни у конкурентов, ни у компаньонов, выходящих с ней на бой, успехи молодой Риверы восторга не вызывали. Появление девушки на арене гарантировало аншлаг, но не застраховывало остальных участников корриды от риска быть освистанными публикой. Лоле объявили негласный бойкот. Матадоры один за другим отказывались участвовать в боях, на которые городские власти приглашали «эту зверюгу». Все хотели быть лучшими, и никто не соглашался принимать вызов, брошенный женщиной. Мужчины уступили ей право главенствовать на арене в одиночестве.
Лола набрала команду; она не была единственной девушкой, окончившей школу тореадоров и умеющей усмирять быка. Какое-то время она сражалась в компании семнадцати не менее очаровательных созданий, срывала аплодисменты и упивалась овациями. Лолита Ла Бестиа, как окрестили ее испанцы, была признанной королевой, обожаемой народом, но это не спасло ее от бунта и недовольства других претендентов на трон. Восстание началось, и результат его был очевиден. Лола была сильна, но не всесильна. Заменить целую касту она не могла – и официальные лица, рассылающие матадорам приглашения на участие в корриде, столкнувшись с ворохом отказов, поняли это достаточно быстро. Пожертвовать одной звездой гораздо легче, чем целой армией рассерженных звездочек. Рано или поздно сияние любой примы должно померкнуть, и если сейчас пришло время для Лолиты, это означает, что вскоре на освободившемся небосклоне взойдет новое не менее яркое светило.