Алая нить
Шрифт:
– Браво! – травматолог Аника зачарованно смотрит на Катарину.
– Твое место – в следственном отделе, – надувает губки Хайди и вытаскивает из сумочки на всеобщее обозрение тот самый йогурт.
– Точно, – согласен Курт, – мою тачку забрали пару часов назад.
– Так что ты нашла в портрете? – требует отчета анестезиолог Стив, не горя желанием признаваться в любви к творениям Диснея.
– Взгляд.
– Какой? – хор голосов.
– Не знаю, как подобрать правильное слово…
– Напряженный?
– Сосредоточенный?
– Цепкий?
– И да, и нет.
Катарина, нахмурившись, разглядывает изображение. Есть в лице этого человека нечто пугающее, что-то неуловимое, запомнившееся ей с первого взгляда. Хирург сверлит его глазами, и ей кажется, что картинка отвечает ей, ухмыляясь так же, так же…
– Настойчивое, – с облегчением объявляет женщина. – У него на редкость настойчивое выражение лица, упертое. Такой будет пробовать все методы, лезть напролом и ползти в обход, лишь бы достичь поставленной цели.
В ординаторской поднимается гул разочарования.
– Не говори об этом никому, – ехидно замечает Хайди, – не то каждая женщина, почувствовав на себе настойчивый мужской взгляд, решит, что имеет дело с маньяком.
– Смейтесь, – равнодушно бросает Катарина. – Я лишь сказала, что узнала бы его, если бы встретила. Это вы все раздули.
– Самое главное, чтобы при встрече он не закрыл глаза, – хмыкает Курт.
Доктор Тоцци смотрит на него в недоумении: «Он идиот?»
«Идиотка», – ругает себя Катарина. Туфли нестерпимо жмут, но времени возвращаться в раздевалку уже нет. Бипер надрывается истошными воплями. Надо было переобуться, в ящике же валяются старые мокасины, но пять драгоценных минут она потратила на телефонное воркование с мужем. Простительно. Сегодня пятнадцатое июля, и они вместе чертову дюжину лет. Нет, Катарина не суеверна, но на всякий случай она даже про себя не рискует произносить число «тринадцать». Психологи утверждают, что это очередной этап семейных кризисов. В первые два раза Катарина обманула науку: третий год ей упорно казался вторым, она никак не могла поверить, что так долго живет со своим драгоценным Антонио. На седьмой год у них родился Фред, и это время чудесным образом превратилось в самое счастливое вместе со всем ворохом значительных и незначительных в проблем. Удастся ли им в этот раз обвести статистику вокруг пальца? Пока ничто не предвещает грядущей бури. В их гавани – тишь да гладь. Ни ветерка перемен, ни облачка недовольства. О чем говорят они в свою двенадцатую плюс один год годовщину? О том же, о чем и всегда: о планах на вечер.
– В семь или в восемь? – спрашивает Антонио.
– В восемь. Бипер пищит, кого-то везут экстренно.
– «Leonardo» или «McDonalds»?
– Ну, если в «McDonalds» нам подадут бутылочку «Vermentino» [96] …
– Розы или лилии?
– Глицинии или рускусы.
– Белое или черное? – игриво спрашивает муж.
Катарина заливается краской, соединяет лопатки под черной кружевной лямкой.
– Черное, – признается она.
– И чулки? – пытливо.
96
Итальянское
– И чулки, – многообещающе.
Катарина кладет трубку. «И платье с глубоким декольте, и новые туфли, которые грозят оставить ее без ног задолго до восьми вечера».
Хирург, прихрамывая, заходит в приемное отделение с блаженной улыбкой на губах.
– Что случилось?
– Доктор Крауфт закончил дежурство полчаса назад и уехал, – докладывает ей дежурная сестра.
Катарина изумленно смотрит в расписание. Она что-то перепутала? Не может быть! Да нет, вроде все правильно.
– После Крауфта дежурит Сваленски, – уверенно говорит она. Не хватало еще застрять тут именно сегодня! – Он что, не пришел?
– Пришел-пришел. Точнее, приехал с помощью третьей бригады. Привез с собой приступ аппендицита. Его оперирует доктор Ленц.
– Вот черт! Когда он закончит?
– Вы меня спрашиваете, сколько длится аппендэктомия? – Глаза девушки расширяются от ужаса.
– Извини. Все хорошо. Я спокойна. Могу два часа подежурить. Но дальше делай что хочешь: вытаскивай Ленца из операционной, поднимай Сваленски с его лопнувшим отростком, возвращай Крауфта, ищи кого-то еще, но в восемь я должна освободиться. Ясно?
– Да.
– Кого везут?
– Что?
– Ты меня вызывала. Кого везут?
– Уже привезли, – пробегает мимо врач приемного, дергает Катарину за рукав, приглашая следовать за ним. Она торопливо ковыляет к выходу встречать бригаду реаниматологов с носилками.
– Огнестрел, – сообщает ей на ходу коллега, а в двери уже влетают носилки.
– Мужчина. Тридцать лет. Без сознания. Огнестрельное ранение грудной клетки. Пневмоторакс. Геморрагический шок. Потерял два литра. Пульс сорок, давление девяносто на пятьдесят.
– Что вводили? – требовательно спрашивает Катарина. Она бежит рядом с каталкой, не чувствуя саднящей боли от натертых мозолей.
– Литр стабизола, десять кубов кетамина.
– Три-четыре, – командует хирург, и раненого перекладывают с носилок на смотровой стол.
Через десять минут вливаний, инъекций, разрезов Катарина командует в телефон:
– Готовьте операционную. Мы поднимаемся.
– Доктор Тоцци, – спешит за ней к лифту сестра. – На подходе еще один. Огнестрельное в голову.
Катарина хватает рацию, кричит:
– Что у вас?
– Мужчина. Сорок пять лет. Сознание отсутствует. Дыхание слабое, пульс тридцать пять, давление восемьдесят на сорок. Да, и он полицейский.
– Когда будете?
– Десять минут.
– Где Ленц? – рявкает Катарина на медсестру.
– Заканчивает аппендэктомию, освободится через двадцать минут.
В голове мечутся мысли. «Двадцать минут ожидания для первого, если она останется, и десять для второго, если она уйдет. Катастрофически много и в том, и в другом случае. Каждая секунда может стать роковой. Грудную клетку привезли первой, но вторым едет полицейский».