Алая нить
Шрифт:
Катарина настолько увлекается, что даже не пытается скрыть интереса к вновь прибывшим. Пристально рассматривает молодежь, бурчит что-то себе под нос, улыбается и радостно кивает, отвечая своим догадкам.
– Игнасио, милый, поторопись, – жеманно произносит девчонка, но Катарина жадно ловит повелительные нотки, проскользнувшие в голосе молоденькой «любительницы абсента».
«Так разговаривают с подчиненным, с тем, кто ниже тебя по положению. А каким образом Игнасио может находиться в услужении у этой особы? У нее, наверное, никаким, а вот у ее папочки – вполне. Предположим, она дочь кого-то из управляющих. Тогда оправданы и ее нахальство, и приход сюда. Привела с собой иностранного мальчишку,
– Здесь кончился ром. Сейчас принесу, – равнодушно бросает бармен, скрываясь в подсобку.
«Вот вы и попались, детки. Благосклонность папы нужна Игнасио гораздо больше дочерней признательности. После моего мохито у него оставалось добрых полбутылки, которые он поставил под прилавок. Так что удалился он вовсе не для того, чтобы накапать вам, а для того, чтобы «накапать» кому-то поважнее».
Догадки Катарины получают свое подтверждение уже через несколько секунд: дверь бара приоткрывается, указательный палец, словно перст злодейки-судьбы, призывает юную прелестницу к порядку. Метнув злобный взгляд в сторону подсобки, девица понуро бредет к выходу, не обращая ровным счетом никакого внимания на своего застывшего от страха друга. Бармен возвращается, как только исчезает девица, и тихо обращается к юноше:
– На вашем месте, мистер, я бы поторопился уйти. Не думаю, что этот инцидент может оказаться хоть сколько-нибудь приятным вашим родителям или, например, послу Соединенных Штатов.
«Есть! Опять в десятку! Американец! Впрочем, его уже и след простыл. Пора бы и мне идти в номер. Надо выспаться, не то засну за кафедрой, не дочитав до конца доклад и не сорвав заслуженные аплодисменты. Хотя я еще не познакомилась с джентльменами. Ладно, потрачу на них еще несколько минут. Все равно спать не хочется. Симпатичный блондин лет сорока завтра будет выступать на экономическом форуме, который проходит в соседнем здании. Его столик завален бумагами, графиками, таблицами, котировками и вырезками из Financial Times, из которых он отчаянно пытается выложить в Visio какую-то удобоваримую для восприятия публикой схему. Сидит здесь блондин уже часа два, о чем свидетельствуют четыре пустые кофейные чашки, которые Игнасио почему-то не потрудился убрать (надеюсь, в своем пабе он станет лучше заботиться о комфорте посетителей). И будет сидеть еще долго, судя по его поведению: лихорадочный бой по клавишам то и дело прерывается телефонными трелями, копошением в листочках и глубокой задумчивостью».
Отвечая мыслям Катарины, блондин щелкает пальцами в воздухе и сообщает, не отрывая взгляда от своего лэп-топа:
– Двойной эспрессо, пожалуйста.
«Ай-ай-ай. Работа работой, но зачем же так издеваться над собственными сосудами? Если это не единичный случай, то могу предсказать вам помимо атеросклероза изжогу и мочекаменную болезнь, так что дописывайте свой доклад и останавливайтесь, пока не поздно.
Что же мне расскажет о себе, последний неразгаданный любитель ночных посиделок? В общем, ничего хоть сколько-нибудь очевидного с первого взгляда».
Мужчина читает газету. Какую и на каком языке, Катарина не видит и не может догадаться о его национальной принадлежности. Внешность ей ни о чем не говорит. Незнакомец – стройный, поджарый, смуглый брюнет лет
«Придется идти спать, не узнав ничего об этом субъекте, хотя я и так отлично развлеклась. Завтра расскажу о своих успехах Антонио. Надеюсь, он тоже порадует меня совместной прогулкой с Фредом. И все-таки интересно ответить себе хотя бы на один вопрос о брюнете. Кто он и откуда, я не понимаю. Может, разгадать, чем занимается? Он, конечно, не грузчик, не механик, не слесарь. Руки – чистые и ухоженные, мне отсюда видно. Правда, не надо иметь большого ума, чтобы предположить – представители этих профессий вряд ли будут тратить деньги в таком заведении. А этот оставит здесь немало. Перед ним початая бутылка Henessy. Пройду мимо его столика к бару расплатиться и присмотрюсь повнимательнее».
Катарина оставляет так и недопитый мартини, делает несколько шагов: «Кто же ты, черт возьми?!»
– Хирург, – сообщает ей незнакомец на великолепном английском.
– Простите?
– Я хирург, – прищуривается брюнет, в шевелюре которого вблизи просматривается наметившаяся лысина.
– Разве я об этом спрашивала? – удивленно восклицает женщина, чувствуя, что краснеет.
– Нет, но вы об этом думали.
– Откуда вы знаете? – Катарина заинтригована настолько, что забывает о смущении.
– Догадался. Вы, кстати, тоже могли бы отгадать мою профессию.
– Как?
– Считается, хирурги не прочь злоупотребить спиртным, – он кивает на коньяк.
– Чушь!
– Да? Тогда могли бы вспомнить, что мы виделись с вами сегодня в холле конференц-зала перед началом второй части сегодняшней сессии.
– Я вас не заметила, то есть не узнала.
«Ловко он меня».
– Похоже, мисс Марпл, вы опростоволосились. – Мужчина улыбается, смотрит на Катарину заинтересованно, но без всякого сексуального посыла.
– Да, инспектор. Сомнений нет, ваша взяла.
– Присядете? – Непринужденное приглашение, не более.
– Спасибо, но уже поздно.
– Зря. Я мог бы дать вам пару ценных советов, как убить время в этом городе, не напрягая мозги.
– В следующий раз. У меня завтра доклад.
– Вы Катарина Тоцци?
– Как? Как вы?.. – Женщина в крайнем замешательстве опускается за столик, не сводя с коллеги полных изумления глаз.
– Вы меня удивляете, Катарина! Я битый час наблюдаю, как вы изучаете, прислушиваетесь, строите догадки, делаете выводы (причем, судя по то и дело мелькающей на вашем лице улыбке, выводы правильные) и не замечаете очевидных вещей.
– Каких?
– В программе завтрашнего дня четыре выступления, трое докладчиков – мужчины. Все, что мне надо было сделать, – запомнить имя женщины. А на имена у меня отличная память.
– Два – ноль.
– Майкл, – протягивает ей руку мужчина. – Пятьдесят аппендэктомий, двадцать две грыжи, пятнадцать холециститов, штук сто язв и парочка кишечных непроходимостей.
– Катарина. Пятьдесят восемь аппендэктомий, тридцать восемь грыж, двадцать один холецистит, язв примерно на двадцать больше ста и десять непроходимостей. Еще полсотни ваготомий, пятнадцать спленэктомий, сорок срочных операций по остановке кровотечения…
– Два – один.
– И среди них спасенный маньяк.
– То есть?
– Вы не ослышались: я виновата, я сохранила жизнь убийце. – У Катарины включается синдром случайного попутчика. Вот мужчина, такой же врач, хирург, как она сама, человек, которого она видит в первый раз в жизни и, скорее всего, не встретит уже никогда. Лучшей кандидатуры для исповеди не сыщешь.
– Вы укрывали его от правосудия?
– Нет, что вы! Его привезли в больницу, а я просто сделала операцию.
– И в чем же ваша вина?