Алба, отчинка моя…
Шрифт:
В тот день собирали яблоки в долине Валя Сакэ. Долина эта, длинная и ровная, тянулась, сколько глазам видно, а где не видно, были овраги и обрывы.
Женщины сидели на деревьях и, словно сговорились, взяли да надели белые платки, а ветер как ветер — эти платки полоскал. Казалось, будто стая лебедей отдыхает в саду, на солнце, и хоть говорят, что лебеди не садятся на деревья,
Под деревьями паслись свиньи.
Свиньи — и они были белые, сытые, потому что недалеко было озеро и ферма. Молодой свинарь подгонял их к недозрелым и гнилым яблокам, да только свиньи эти балованные, хрюкали и поднимали морды вверх, ожидая, что, может, перепадут им яблоки спелые, душистые.
А свинарь, по молодости своей, и он:
Колышет ветер подолы Тралала-тралала-тралала… Икры белые, голые, Тралала-тралала-тралала!И колхозницы тоже пели, а изредка бросали в него яблоками на потеху свиньям:
Я б хотела муженька, Вот такого простака!Только Замфира не пела да еще две старушки. Старухи эти, само собой, были безголосые, и одна сказала другой:
— Оф, правда, кума?..
— Что?
— Будто вчера еще были и мы молоды, и вот на тебе…
— Да-а… А что делать?
Солнце стояло над головой, и полагалось немного отдыха, а тут откуда ни возьмись Ангел.
— Помогай бог кому можешь, а в особенности женщинам! — смеется, как всегда, весело. — А ну бросайте все и давайте на концерт. Из столицы балет приехал, — объявляет он.
И видит он Замфиру и говорит:
— Добрый день, Замфирушка, ты почему не спускаешься? Посмотри и ты «На озере… лебедей».
Начали все сходиться к поляне. А поляна — будто бог специально создал ее для балета. Холм ее окружает зеленой подковой, амфитеатра лучше и не придумаешь, внизу она пологая, а посредине три машины сомкнулись бортами: на одной пианино, на двух других сцена. И не успели все это разглядеть, как уже и началось.
Старый музыкант с копной седых волос волнуется, вздрагивает у пианино, бьет-дробит его, а артисты как смычки, не хватает им скрипки. И все они — музыканты, артисты, небо, солнце и пруд в долине — ничего другого не делают, как исполняют адажио из «Лебединого озера».
Только та старушка, которая не умеет петь, занимается критикой:
— Бедные! Смотрю я, милая, у этих артистов вроде и костей нет…
— А почему думаешь, что нет?
— Георге, а твоя теща так умеет?
Шутки шутками, но белое солнце, оранжевое небо, голубая долина, озеро, ясное, как душа, и тело, размякшее от работы, делают
— Скажи-ка, Замфира…
И там, в сторонке, Ангел тянет женщину за руку.
— Что было сказать, давно уже сказано.
Но Ангел, он Ангелом и остается.
— Скажи что-нибудь, Замфира.
— Оставь меня!
— А я не хочу.
— Люди смотрят.
— А я только тебя вижу… Что Серафим теперь говорит?
— Чтоб ты руки не распускал.
— Глуп твой Серафим…
— Если ты так умен…
— А разве я тебе не говорил, чтоб шла к маме Надежде!.. Почему не сделала, как я говорил?
— Не говори со мной!
— Теперь мы были бы вместе.
— Я и так не одна!
— Да подумала ли ты, кто он?
Так они сидели и разговаривали и глядели на концерт, и долина Валя Сакэ была такая же, как прошлым летом, и небо такое же ясное, как прошлой осенью, а село его лежало за этой же горой, э-ге-ге! Он еще не появился на свет, а ее село вон за тем холмом, — э-ге-ге, сколько любви отцвело в этой долине, когда их еще не было!
Но если случилось то, что случается и в начале и в конце, значит, это случилось на самом деле, ибо гора с горой сходится, не то что человек с человеком!..
И говорит тогда Ангел:
— Хотел я с тобой поговорить.
— Да я не могу, не могу!
— Скажи ты мне, он тебя целует?
Молчит Замфира… Поникла Замфира, вот-вот крикнет: «Не мучь меня, Ангел!»
Слезами наполнились ее глаза.
— А если я к нему привыкла, если он добрый и мне муж, тогда что ты скажешь?
И вздрогнул Ангел, и больше не видно было людей и концерта не было слышно, и оттолкнул он ее от себя, чтоб ее не видеть, чтоб ее не слышать, — ее, Замфиру, и лег лицом кверху, к небу, руки под голову.
— Наделаю я беду…
— Зачем, не надо, не надо, — наклонилась над ним Замфира.
И тогда он, решив оставить ее навеки, взял ее лицо, приник к губам и засосал больно, как из горлышка бутылки яд.
Концерт еще не кончился, но всем уже было не до него, потому что даже старенький музыкант успокоился и теперь смотрел на Замфиру и на Ангела, и сам Зигфрид-принц, и сама Лебедь-царевна по имени Одетта-Одиллия тоже застыли, как их застали время и музыка, и тоже не отрывали от них глаз.
— А теперь пошла ты прочь, девка, к своему Серафиму, чтоб больше я тебя не видел.
И когда Замфира вырвалась и огляделась вокруг, никто уже на нее не смотрел… Шел концерт, колхозники глядели и слушали, танцевали принц с принцессой, и солнца много было вокруг, и жарко, и зелень блестела, как озеро, и ветер как ветер полоскал белые-белые платки женщин.
Одна лишь девчонка, словно детство, так бежала, так бежала к Замфире.
— Леля, беги, беги, у вас беда дома!
………………………………………………………………