Алба, отчинка моя…
Шрифт:
— Ну, не умер бы сегодня, умер бы завтра. Хорошо, что бог бычка нам оставил.
— И он подохнет…
— Типун тебе на язык! Где он?
— Да с ребятишками в лесу.
— Разве так можно?.. Почему бы тебе о нем не позаботиться, почему бы тебе его не накормить, а я пока что поесть приготовлю. Слушай, может, зарезать нам этого петуха, а то мне что-то хочется борща кислого…
— М-да… — привычно отвечает Серафим.
Вот так оно, то одно, то другое, а они, молодые, привыкают понемногу хозяйничать. Да, так: нет хорошего
Берет она, Замфира, и ловит петуха, а это ей раз плюнуть, ведь он к палке привязан. Берет она нож и говорит Серафиму:
— Давай быстрей, на, делай дело мужское, а то вода вскипела уже, — и пошла по своим делам.
Остался Серафим с ножом и петухом и говорит:
— Резать тебя, значит… А скажи-ка мне, почему? — И берет губами его гребешок и то целует, то кусает. — А кто меня разбудит завтра утром? Радио, да? Если ему я заткну рот — тебе-то как заткну? Кто мне гостей покличет, если больше никто не умеет? А на кого мне смотреть, как дерется с соседскими петухами, эй ты, петух! И кто сына моего, как меня самого, оповестит, чтоб женился? — И как держал его, так взял да и выпустил, да еще кричит: — Ой, жена, я его упустил!
— А ты давай лови снова!
— Этого еще не хватало! Не пойти ли мне лучше за винтовкой к Ангелу?
Смеется Замфира да и говорит:
— Поди-ка ты лучше за Белым. Свечереет — сама поймаю… Да возьми топор, может, дров принесешь.
Вот она, женщина: тебе же работу дает, тебе же отдыхать предлагает.
А лес прямо за домом. Ищет Серафим бычка то на одной поляне, то на другой и зааукал разок, а слышать ничего не слышит. Срубил он тогда себе деревцо и тянет-тянет к дому. А там глянь — весь двор полон детьми, а под орехом бычок его ждет.
— Добрый день.
— Добрый вечер.
— Доброй ночи…
— Доброе утро…
Видали: каждый сопляк хочет показать, что умеет здороваться.
— Напоили его, бре! Накормили его, мэй!
Смотрит Серафим на бычка: ай, как он горд! Ай, как он сыт! Ай, как напоен! Ай, как ухожен… А как его разукрасили — будто новогоднюю елку. На белом хвосте белый бантик, у копыт — ленточки, в ушах колокольчики — откуда, ребята, столько репейничков!
— А какой он добрый и ласковый, бадя Серафим, — говорит один, Джику.
— А Петрикэ учил его бодаться!..
— А Валера говорил: «Отпустить его навсегда в лес, точно станет зубром». Или это правда, бадя?
— А Серафим говорил ему афоризмы и твист перед ним танцевал!
— А Петруц плакал: «Такого и я видел у отца».
— А Влад его прозвал Символом!
— А Архип садился верхом, — говорит Ион.
— А Василе говорил: «Был бык, быком останется!»
А Серафим слушает это и чистит бычка своего и думает: «Ну и умные пошли теперь дети, господи боже… Прости меня, а то я другое хотел сказать».
А Замфира не может глаз ото всех
— Пока сваришь мамалыгу, пойду его попасу, а то до завтра не дотянет, — смеется Серафим.
— Леля Замфира! — в один голос кричат ребята. — Дай нам тыкву поиграть-покатать!
Жена смотрит на мужа, а тот головой качает: «Ну и наделил же нас бог умом» — и говорит:
— Дай, пусть потешатся. Все равно у нас поросенка нет. — И тут же срывает тыкву, вынимает нож и давай вырезать, говоря себе: «Будь что будет, а кровь уж точно не потечет».
Разинули рты мальчишки, а там глянь — тыква уже превратилась в маску лели Замфиры.
— Ну-ка еще, еще покажи, бадя!
Берет еще одну тыкву Серафим и делает маску свиньи, потом другую — и делает маску петуха, потом еще — и вот маска бычка готова. Потом протягивает нож:
— А ну-ка сделайте маски своих отцов. Вставите ночью свечу, зажжете, и пусть они на себя смотрят.
А сам взял бычка и пошел со двора.
Приходит хозяин в лес и говорит себе: «Пока бык пасется, нарежу я лозу, срублю два ореха, вот и сделаю загон».
Думает он так, а издали-издалека рог лесника доносится:
«Ту-ту-у-у-у!»
Слушает Серафим и думает: «Резать или пусть так будет?» И говорит Апису:
— Хорошо живется тебе на этом свете, рогатый. О сифилисе не знаешь, о раке тоже… Какие у тебя заботы, скажи мне? Дай, боже, сена, а вода — она даже и в молоке есть, не так ли? А я вот должен тебе загон сделать и покрыть его! А корм, а пастух, а страховка, да и телка тебе бы не помешала, не так ли? А еще сверх этого должен ломать голову: зачем я тебя держу? Ох, прокляты эти крестьяне на этом свете, ей-богу!..
А бычок как бычок, пасется себе и ухом не ведет. Садится он, Серафим, тогда на землю и видит — по траве туда-сюда букашки-таракашки, словно в басне-сказке. «Все живое со своими грехами, — решает Серафим: — А кто без забот, тот и без жизни».
Вот они, муравьи, любимые его, бедные! То в одну сторону бегут, то в другую, то останавливаются, то на задние лапки встают и танцуют. «Ну, о чем же они теперь думают?» — думает Серафим, а там глянь — в траву гусеница с дерева упала.
Ай-яй-яй! Как набросился на нее муравей, как схватил ее!
И тот еще не оставил, как другой впивается, а потом и еще, и еще, а гусеница, как Змей Горыныч, извивается.
— А я тебе кричу, а я тебя зову! Ты что, заснул?
Вскочил испуганный Серафим, обернулся — нет, не лесник это, Замфира.
— Что делаешь? — выспрашивает жена и смеется. — Опять со своими муравьями! Что ты в них нашел? Знаешь, «Женщина Молдавии» пишет, что и у них, муравьев, есть один процент сознания. Ты как думаешь? — И садится. — Ох, грехи мои тяжкие, смотри, как почернели у меня ноги на солнце!