Альбом для марок
Шрифт:
Фитиль из-под земли вдруг вскидывает руку – ты вздрагиваешь, фитиль расплывается:
– Закон пиратов! – крестит: приставляет пальцы и бьет ладонью в лоб, под дых, в оба плеча с заходом локтем под челюсть.
На уроке подзатыльник сзади и шепотом:
– Передай!
Над головою ладонь и тихо:
– Висит!
– Бей! – успевает сосед, и ладонь опускается.
На первых партах гудят или натужно рыгают – особое искусство. На средних – под партой играют в картишки, подальше – из рогатки стреляют в доску и по флаконам. Рогатка –
На камчатке, очнувшись от одури, замедленно удивляются:
– Странная вещь, Непонятная вещь…По рядам шорох – продолжение известно:
…Отчего моя жопа потеет? – Оттого, что сидеть, Головою вертеть Запретить нам никто не посмеет! [27]Для душ попроще —
негромкое сетование: – Гррудь болит…
сочувствие: – В ногах ломо та…
мысленно: – Хуй стоит,
27
Тынянов в гимназии знал похожее, даже нашел прототип стишка у Федора Глинки.
Ебать охота.
Для характеров поактивнее – возглас: – За!
подхват: – лу!
хором: – пешка!
На уроках я всматриваюсь, ищу интеллигентные лица, вслушиваюсь, стараюсь не пропустить благозвучную фамилию – тщетно.
На переменах, во время буйства я съеживаюсь, ощетиниваюсь. С Большой Екатерининской я вынес ожидание каблука, который меня, амебу, раздавит.
Ощетиниваюсь, съеживаюсь – и мне прозвище: Еж, Ежик – недобро.
Антисоветчик Александров меня за сутулость: Горбатый Хер.
Из долгопрудненской жестяной коробки всем раздаю дефицитные перышки.
Всем подсказываю, подсовываю списать.
Сержусь, что сосед-татарин не способен скатать диктант или контрошку.
Все время в напряжении. Руки прижаты к бокам. Из подмышек сбегает холодными струйками пот. В школе – чувство физической грязи. Я брезгаю казенными завтраками – зараза – стараюсь не заходить в уборную.
С последним звонком срываю со стены пальто – вешалка тут же в классе – и домой.
После второй смены по темным улицам страшно. Ничего, когда по пути с кем-то. Когда один, мамино/бабушкино: вон идет человек, смотри, чтоб он тебя не стукнул.
На темной улице отнимают учебники: большие деньги на рынке. Я учебников не носил.
– Ты домой прибегал прям’ весь в мыле. Я тебе по четыре рубашки на дню меняла. (!?)
Придя, всегда слышал:
– Опять еле можаху? Сейчас ужин будет, а ты пока прими положение риз.
И куда я так стремился? Мне ведь нужно было к утешительному занятию, чтобы один и в покое. Покой был, весьма относительный. Один – втроем на тринадцати метрах – я почти
В школу шел нехотя, загодя, по Второй Мещанской: Третья, ближе, была унылая, разве что в середине желтый особняк, некогда солиста Большого театра. Еще помню у двери латунную доску с орлом, да по школе бродят кремовые лакированные конверты: АМБАСАДА ЖЕЧИПОСПОЛИТЕЙ ПОЛЬСКЕЙ В МОСКВЕ.
Раз у Филиппа-Митрополита навстречу мне совсем ранний:
– Заболела! Уроков не будет.
Сколько раз я потом у Филиппа-Митрополита сам решался и заворачивал: заболела, уроков не будет.
Сколько раз сам сказывался больным. Когда врешь, что болен, заболеваешь вправду. Было чем: бабушка/мама оберегали меня.
Болезнь – это чистая совесть, покой, законное утешительное занятие – чтение. В который раз Облако в штанах и Хулио Хуренито. Новое: Гоголь. С десяти лет Гоголь яркостью и искусством удивительных слов стал любимым на всю жизнь.
Третий класс. Сталинская красотка – перекись, надо лбом валик, маленькие глаза, большие щеки:
– Баба-Яга в ступе едет, помелом следы заметает.
– Людмила Алексеевна, что такое ступа?
– Это тележка такая.
Она или вроде нее:
– В городе – квартал, в году – квартал.
Дневник:
25 декабря 1944 г.
…учусь в IV кл. в 249 шк куда перевели наш класс из 254 шк. школа не очень хорошая. Однажды я с товарищами убежал с 4-го урока не хотелось оставаться на 5-й урок, на следующий день нас вызвали к директору. Итог. 2-х исключили 5 простили. Меня простили. Учителей зовут по-русски Яков Данилович, Арифметика Клавдия Александровна (Рубь сорок), История Тамара Павловна Естествознание Ираида Никифоровна (живородка) География Ирина Самойловна (царевна лягушка), рисование – Борис Иванович, Воен. дело – Яков Сергеич. Военрук ухаживает за Ириной Самойловной…
Конечно, что та, что другая школа – обе не очень хорошие.
254-я – сталинская четырехэтажная, с квадратными окнами – на случай войны под лазарет, десятилетка. Директор, старый Иван Винокуров провинившихся долбит ключом по темечку.
249-я – два этажа пятиэтажного жилого модерна, семилетка. Директор, слепнущий минер с двадцатью шестью осколками, оставляет на час-два-три после уроков, дотемна, до ночи, пока самому сил хватает:
– Кто разбил окно – встать!
Все сидят.
– Кто не разбивал окно – встать!
Все встают.
Сначала просвет: Яков Данилович, литератор, с фронта, только что руки-ноги целы. Интеллигентные очки, ямочка на подбородке:
– Кто знает, откуда произошло слово алфавит! Может, кто догадается? Кто из вас учил иностранный язык?
– Какая у тебя самая любимая книга?
Я, как положено, полным ответом:
– Моя любимая книга – роман Гоголя Мертвые души.