Альбом для марок
Шрифт:
– Мертвые души не роман. Это поэма.
И мне радостно, что поэма.
Он продержался недолго: только что руки-ноги целы. Несколько раз его замещал еврей, опухший, в очках – такой в переулке просил у мамы двадцать копеек, и она дала ему рубль: несчастный. Класс не ставил его ни во что, игнорировал или глумился:
– Швейка пришел! Швейка!
Он ничего не замечал и с нищим пафосом свистел межзубными:
– Вороне где-то Бог по?влал ку?очек ?иру…
Ли?ица видит ?ир, ли?ицу ?ир пленил…
Потом русский/литературу
Отчитала меня за дитё в изложении. Распекла Булекова: в диктанте халат написал холад. Булеков был последний китаец со Сретенки, сын циркача.
Дневник:
28 апреля 1945 г.
Вчера наши войска в Германии соединились с союзниками. По радио говорили Сталин и Черчилль. Были салюты…
Сегодня в школе. На чтении Рубь сорок вызвала Булекова и дала читать ему “1 мая” там фраза: – “Вбежал Федя Мазин и в трепете радости…” Булеков прочел: – “Вбежал Федя Магазин и в трепете радости…” Рубль сорок Булекову двойку, а ребята смехом сорвали урок.
На немецком читают чудовищней. Здоровенный дебил Франк на каждом Ich ухает, на heute радостно матерится.
Полкласса верит, что клеенка по-немецки – дас Пиздас, что фарштеен – это вообще. Подначивают:
– Спроси, как будет клеенка!
– Спроси, что такое фарштеен!
– Спроси, что такое Муттер дайне зо!
Дальше этого интерес к немецкому не подвигается:
– Не хотим учить фашистский язык!
Чванная немка Василиса Антоновна Чако оправдывается:
– Я не немка, я гречка.
Кто-то в немецко-русском нашел Чако – и о чем говорить, если с царя Гороха школьники затвердили:
Их бина, Ду бина, Полено, Бревно. Что немка – скотина, Мы знаем давно.Ираида Никифоровна – Живородка – по естеству – у передней парты:
– Слово ботаника происходит от греческого ботанэ – растение. Ника – сокращенное от наука.
Глиста Панфилов с первой парты тянется пальцем к ее причинному месту. Весь класс – внимание. Живородка:
– Что тебя привлекает?
Грохот.
Хорошенькая географичка Ирина – Царевна-лягушка – за ней ухаживает военрук – входит в класс. Закрывая дверь, естественно, на миг отворачивается – и тотчас в нее нацеливаются, летят фрейдовские бумажные голуби. Краснеет. Подходит к карте. Там переделано: Джезказган –
Как на брошюрах Госполитиздат – Госполипиздат.
Мой сосед татарин Резванов взахлеб рассказывает, как будет работать шпионом в МГБ, а пока дрочит под партой. Я не понимаю, чем он занимается, но не спрашиваю, а он на одном прекрасном уроке наполняет своими молоками непроливашку и передает на стол Ирине Самойловне.
Гогот.
На военном деле – без уговору – парты вдруг наступают на военрука, окружают, теснят к окну. С парт медленно поднимаются. Военрук решает: сейчас выбросят – и, спасаясь, когтями насмерть вцепляется в передового.
Впереди всех, по иронии, как всегда, Зельцер, наш единственный активист, носитель красной селедки.
Отец Зельцера – директор типографии, и в бестетрадное время Зельцер в школу, в призрачный дом пионеров, на не имеющий отношения районный актив ходил с роскошными кожаными гроссбухами, на переплете и корешке золотом: ЮРИЙ ЗЕЛЬЦЕР.
Кроме него, пионерством в школе не пахло. Партийно-блатное:
– Ответь за галстук! – отсохло за отсутствием кумача.
Красную селедку я в первый/последний раз – чужую – нацепил, когда нас перед выпуском из семилетки гуртом погнали в райком волкасъем. Антисоветчик Александров, думаю, не пошел. А я, ох далекий – недели две глядел в зеркало, видел: Олег Кошевой. Меня, отличника, избрали в бюро – я сбегал с него, как со всего школьного. Дружеское порицание мне вынес секретарь Зельцер.
Рыжий-красный — Цвет опасный. Рыжий-пламенный Сжег дом каменный.После военруковских когтей рыжий-пламенный недели три гулял с корябаной физиономией.
Военрук же так себя напугал, что на уроках читал нам вслух запретного желанного Мопассанчика (Шкаф) и Лекции профессора Григоренко.
Всегдашний, как школа, трактат (Лекции профессора – обязательно, Григоренко, Григорьева и т. п. – варьировалось) объяснял, как знакомиться, на какое свидание целоваться, на какое лапать, на которое – далее. Женщины по способу употребления подразделялись на вертушек, сиповок, корольков и бегунков. Профессор предупреждал: соитие – дело серьезное, мужчина тратит столько энергии, сколько требуется для разгрузки вагона дров.
Не знаю, как для переростков, для большинства это была увлекательная экзотика – как что-то из жизни в Африке, вне личного секса, который существовал разве что на словах – или делал вид, что существует. Трофейные порнографические открытки вызвали любопытство и отвращение. Юные переписчики Лекций профессора слово влагалище передавали только как логовище.
Тамара Павловна ведет истерику. По Григоренко, она сиповка. Говорят, что она водит к себе летчиков.