Альбом для марок
Шрифт:
В Феодосии Леня уверенно привел меня в новенький, с патио, дом колхозника.
Мы пили на рынке молдавский сухой мускат, валялись на пляже. Я вошел в море впервые – оно выталкивало.
Над пляжем, за ногорезной железной дорогой стоял дом-музей Айвазовского. Я раскрыл книгу отзывов и вынул запкнижку.
– Великий русский марионист. Зеркало русского флота. Подводники.
– Просмотрел картины Айвазовского. Считаю что-то сверх естественное. Смотришь на картину море забывается где находится, хочется бросить в воду камешек.
– Уходя на трудную и опасную работу, я вдохновляюсь картинами Айвазовского. Думаю, это мне поможет. Майор Семенов.
– Пират, – определил Чертков.
Экскурсионным автобусом без приключений прокатились: Южный берег – Ай-Петри – Бахчисарай. В Старом Крыму нашли домик Грина.
Я знал, что Чертков нацелен на Коктебель, но удивился, что он договаривается на две недели.
Хозяйки-болгарки самовольно вернулись домой из ссылки. Жили как придется, курортников не было. Наши рубли – доход, да купить на них нечего. Кормили нас помидорами, молоком, хлебом – сказочный хлеб сами пекли в кирпичной печи перед домом.
Основная часть жителей – белорусы-переселенцы. В каменной коктебельской глине сажали картошку, нарадоваться не могли на вечные лапти из виноградной лозы.
Как в старину, кино в сарайчике показывали одним проектором. Каково смотреть с перекурами Плату за страх с нагнетанием и взрывающимися грузовиками!
Грузовики летели с обрывов и в Коктебеле. Их гоняли заключенные, бендеры. На бешеной скорости они проносились из зоны в зону через поселок. Выбоины на дороге были точно воронки от взрывов.
Первым делом требовалось найти дом Волошина. Болгарки по-соседски знали Марию Степановну, советовали прямо идти – единственный дом у моря.
У ворот мы заколебались: Будинок творчости.
Мария Степановна лечит зубы в Феодосии. По дому и мастерской – голова царицы Таиах, акварели, стеллажи, раковины – нас интеллигентно и литературно провела Елизавета Ауэрбах (устные рассказы). С вышки сориентировала на местности.
Перед отъездом я, как на грех, слег – коктебельская желудочная лихорадка. К Марии Степановне Леня ходил один. Вернулся в восторге:
– Мировая старуха! Усадила за чаи, обо всем рассказывала открытым текстом. Потом говорит: вам, наверно, интересно библиотеку посмотреть – вы пойдите. Я хожу – один, могу что хошь отчудить – уда ли! – но нельзя: мировая старуха!
Под влиянием Коктебеля, как все, я начал писать стихи. Вольные вариации на эллинско-евангельские темы. В мае я впервые прочел Евангелие.
Здесь на горах над морем я пытался проповедовать Евангелие Черткову. Семена падали при дороге.
Я изобрел перспективное китайское имя Ху Эр. Герой с таким именем должен быть пикарескным. Что-то вроде бендеры, подневольный
Но главной темой самых увлекательных за всю нашу дружбу разговоров стали Необычайные похождения генерала Морозова во время одной мировой войны, или Новый Онан Дойль. Генерал – удельнинский Шурка Морозов. В немыслимых перипетиях обширного – на три тома – романа участвовали:
сам Морозов и его семья,
его враг и завистник нищий Петр Подадут,
вечный жид Исидор Сидорович Чистяков,
поэты-динамисты А и Б,
декан Валентей,
руководящий товарищ X,
полковник Быгин,
мобилизованный Аугустус Конопляускас,
военно-обожженный рядовой Куприян,
санитарка Тамарка Лазарева,
Карп Ворошилов,
незабвенный Фомич и его дочь Олимпиада Фоминична,
несправедливо осужденный Африкан Ерасов,
его сын – предатель Павлик Ерасов,
послы Верхней и Нижней Белоруссии тт. Ворвашеня и Вовкулака,
первый среди равных Яков Волкопялов,
раввин Циолковский,
китайские товарищи,
степные эстонцы-кочевники,
трудолюбивые квасюки,
командир Вуд,
сисипятник Лубянский,
гениальный художник д-р Фальк,
Иудушка Калинкин и множество прочих реальных и вымышленных персонажей.
Действие развивалось в Свободной Эстляндской губернии и на оккупированной Аляске, в столице нашей родины городе Куйбышеве и в нищей разбомбленной Москве, в нелепом Израиле и в рабовладельческом государстве квасюков.
Мы опустошали запкнижки, истощали накопленные наблюдения и остроты. Писали главами порознь, читали друг другу – бешено веселились. Прочли Красовицкому – он сказал, что ничего лучше не слышал.
Пятьдесят пятый – не только время чертковских Итогов.
Я отчудил у Можейки и нервно-политизованно переводил Фредерика Прокоша. Имел на мансарде мгновенный успех. Чертков раскрыл передо мной Поэты Америки, XX век и пальцем ткнул в Роберта Фроста. Я внял и сделал первый свой перевод из Фроста.
Засочинялись рассказики. Образец:
ОТОВСЮДУ
Учащиеся третьего ремесленного училища города Соликамска готовят к шестому всемирному фестивалю молодежи и студентов в Москве интересный подарок – настольные часы из пластилина.
Рассказики тоже дружно понравились.
Летом в Удельной я довершил коктебельские Апокрифы и написал Летние строфы. К 31 декабря у меня были готовы Зимние строфы.