Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
успех.
Поэты смеялись надо мной, поддразнивая, говорили,
что меня вывели на эстраду, как «цирковую звезду».
Нам было очень весело, в концерт за компанию поехала
Любовь Дмитриевна, которую мы попросили послушать
нас. Стало жаль расставаться, и, почему-то решив по
ехать в «Вену», попросили нас отвезти туда. Любовь
Дмитриевна, я и Городецкий ехали в одной карете. Го
родецкий в этот период шутя называл меня своей женой.
Началось
меня из театра к Сологубу, и Городецкий сказал извоз
чику: «Свезите нас, пожалуйста, меня, жену и сыночка
Ауслешу». У Сологуба он вполне серьезно отрекомендо
вал нас так каким-то незнакомым гостям.
По дороге в «Вену» он опять об этом вспомнил. За
столиком без конца дурачились, и Городецкий написал
мне стихи, которые теперь утеряны, помню только по
следние строки:
Я жен женатых ждать женитьбы не хочу,
Женившись, я тобой, одной женой, богат,
Женитьбе верен, женину лучу.
452
Александр Александрович запротестовал: «Нет, надо
было совсем не так, я сочиню за него по-другому».
И написал:
Жена моя, и ты угасла, жить не могла меня любя,
Смотрю печально из-за прясла звериным взором на тебя.
Малознакомый поэт с барышней-поэтессой подсели
к нам, сделалось сразу неуютно и скучно. Поэт предло
жил читать стихи. Читать стихи за столом в р е с т о р а н е , —
я знала, что это не улыбалось Блоку. Однако, сверх
ожидания, он сказал с довольным видом: «Хорошо», и
добавил сейчас же: «Только я прочту стихи Валентины
Петровны». Я обмерла. Он говорил о стихах, которые я
сочинила, будучи совсем маленькой, на смерть Александ
ра III. Стихи эти умиляли своей нелепостью Блока — он
даже выучил их наизусть. И тут в ресторане в присут
ствии малознакомых людей он начал читать своим ме
таллическим голосом потешное детское стихотворение:
Да, преждевременно угас наш венценосец!
Угас он навсегда,
Но не угасла его слава
И не угаснет никогда...
И т. д.
Поэт и дама в первую секунду не знали даже, как
отнестись к такой декламации. Чтобы помешать им оби
деться, мы сейчас же всё обратили в шутку и начали
смеяться первые. Таким образом, все обошлось благопо
лучно. Когда мы вышли из ресторана, оказалось, что
выпал снег — это было в ноябре. Мы поехали на концерт
в карете в бальных туфлях, без ботиков, теперь стояли
и ждали у подъезда, пока наши кавалеры достанут из
возчиков. В память этого вечера и первого снега
децкий написал три стихотворения о нас трех. В стихо
творении «Аленькая», относящемся ко мне, есть не
сколько строк о Блоке.
Алая, на беленьком не майся ты снежку,
Пробирайся к кожаному красному возку,
Вон того, веселого в сукне да в соболях,
Живо перегоним мы в дороге на полях,
Чтоб его подруга застыдила — ахти-ах.
Мы часто читали в концертах стихи вместе с нашими
друзьями-поэтами. Был случай, когда друг Сомова,
князь Эристов, пригласил нас участвовать в одном бла-
453
готворительном вечере. (Это было еще в первом сезо
не.) Мы охотно согласились и приехали все вместе: Блок,
Городецкий, Ауслендер, Волохова, Иванова, Мунт а я.
Это был барский дом, не помню, на какой улице. Высту
пали мы в зале без эстрады. Народу было довольно мно
го, насколько позволяло помещение. Между прочим, ока
залось, что других выступающих, кроме нас, нет. Мы
добросовестно прочли и стали собираться уезжать. Нас
усиленно приглашали остаться ужинать, и лица устрои
телей выразили разочарование, когда мы наотрез отка
зались от такой чести. Мы поняли, что великосветское
общество устроило вечер с «декадентами»; с нами хотели
познакомиться из любопытства.
На Рождество нам предстояло играть по два раза
в день почти ежедневно, остался только Сочельник, когда
не было спектакля, и этот вечер мы провели на Галер
ной. Нас было немного: H. Н. Волохова, моя сестра, и
потом пришел Евгений Павлович Иванов, который по
стоянно бывал у Блоков. Евгения Павловича я принима
ла как должное, но разговоров их почти не понимала.
Они говорили с Александром Александровичем на эзо
терическом языке. Юмор Евгения Павловича совершенно
ускользал от меня. Только впоследствии, когда я позна
комилась с ним близко, я сумела оценить его.
Мы сидели за чайным столом и ели традиционные
орехи с синим изюмом. Отлично помню, что говорили все
время о Лермонтове и Пушкине. У Блоков эта тема час
то появлялась в наших разговорах. Александр Алексан
дрович сам постоянно заводил о них речь. Кажется,
Лермонтов был ему всего ближе. Тот Лермонтов, кото
рого любишь в детстве, уже перестал пленять меня,
а мрачная красота поэзии настоящего Лермонтова в ту
пору меня пугала. Я предпочитала Пушкина. Александр
Александрович, чтобы поддразнить меня, говорил: «Если