Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру
Шрифт:
– Если действительно вы - мои фамильные духи, и вернулись ко мне, ударьте три раза через равные промежутки.
Духи исполнили просьбу и ударили, отдельно – четвертый раз, что воспринималось не вопросительным знаком в конце фразы, а знаком, приглашающим задавать вопросы. Хоум, который понимает язык духов, как месье Жюльан - китайскую грамоту, не нуждался в размышлениях над тем, что они хотели сказать четвертым ударом.
– Вы явились ради меня или ради моего товарища?
– спросил он.
– Как! Ради меня?
– вскричал маэстро, отмахиваясь рукой от духов, как отмахиваются от мух.
– Из-за меня! Какого черта им нужно от меня, вашим духам?
– Не взывайте к имени дьявола, Миллелотти; мои духи - добрые римские католики, которым подобные восклицания крайне неприятны.
– А скажите, Хоум, - произнес маэстро, - не могли бы вы отослать обратно ваших духов?
– Я над ними не властен. Они появляются, когда им вздумается, и исчезают по собственному капризу. Впрочем, вы же слышали: они пришли не ко мне, а к вам.
– Но я, я их не звал!
– возмутился Миллелотти.
– У меня нет с ними никаких дел, я не спирит; пусть они убираются к дьяволу и оставят меня в покое.
Не успел маэстро закончить это неосторожное высказывание, как yдаpы духов в перегородку резонансом отозвались в стульях, креслах, столах; не заплясали только тазы для умывания и горшки с водой в этих тазах.
– Я же просил вас не поминать дьявола в присутствии моих духов, - спокойно ответил Хоум.
– Как видите, это выводит их из себя.
И, правда, так и было; духи разразились доброй сотней ударов. Затем, положив руку, на маленький молитвенник с изображением креста на обложке:
– Если вы пришли от имени Всевышнего, - сказал он, - то успокойтесь и отвечайте на вопросы.
Духи утихомирились.
– Вы уже сказали, - продолжал Хоум, - что явились не ради меня, а ради Миллелотти.
– Да, - стукнули духи.
Миллелотти весь задрожал.
– Миллелотти, - снова заговорил Хоум, - среди родных или друзей, которых вы потеряли, есть кто-нибудь, кто вас любил или кого вы любили особенно?
– Да, - ответил маэстро, - такой у меня была тетушка.
– Поинтересуйтесь у духов о ней, попросите их, чтобы душа вашей тетушки здесь присутствовала.
– Душа моей тетушки здесь?
– спросил маэстро дрожащим голосом.
– Да, - стукнули духи.
Миллелотти затрясся сильнее.
– Задайте ей вопрос, - подсказал Хоум.
– Какой?
– Я не хотел бы вам диктовать. Спросите у души вашей тетушки что-нибудь, о чем только
Миллелотти, после некоторого колебания, спросил:
– Сколько времени тело, которому ты принадлежала, мертво?
– Выразитесь точнее.
– Не понимаю.
– Спросите день, месяц, год.
– Сколько месяцев прошло, как умерла моя тетушка?
Духи ударили девять раз. Маэстро почувствовал себя дурно. Ровно девять месяцев, день в день, покоилась бедная женщина в могиле.
– Во что из мебели предпочтительней, на ваш взгляд, вселиться душе вашей тети?
– спросил Хоум.
Миллелотти огляделся и выбрал круглый мраморный столик на одной трехпалой ножке, который стоял в углу.
– В этот одноногий столик, - сказал он.
Столик пришел в движение.
– Я вижу, что он двигается!
– воскликнул Миллелотти.
– Конечно, только что в него вселилась душа, - пояснил Хоум.
– Поговорите со столиком.
В знак согласия, стол в ожидании расспросов трижды приподнял один из своих когтей и трижды стукнул по паркету. Бедный Миллелотти был больше мертв, чем жив.
– Чего вы боитесь?
– спросил Хоум. – Если ваша тетя любила вас так, как вы это подаете, то ее душа не может желать вам ничего плохого.
– Конечно, - согласился маэстро, - Моя тетя меня любит; по крайней мере, надеюсь на это.
– Вы сильно любили племянника?
– спросил Хоум у стола.
Стол снова трижды приподнял коготь и трижды стукнул по полу. Миллелотти онемел. Хоум продолжал говорить о нем.
– Если вы утверждаете, что любили племянника, то дайте ему доказательство вашей любви.
Стол скользнул, как по желобу, и подъехал прямо к Миллелотти. Увидев такое, тот закричал и вскочил на ноги. Но стол поехал не для того, чтобы прокатиться, а для того, чтобы поцеловать маэстро. Итак, он оторвался от пола, поднялся на высоту головы Миллелотти и своим мраморным краем, как губой, заледеневшей от могильного холода, коснулся губ молодого человека. Миллелотти навзничь упал на кровать Хоума; он был в обмороке.
Кто отнес его в спальню: духи, Хоум? Но неоспоримый факт, что он очнулся в своей постели: потный лоб и волосы дыбом от ужаса. К счастью, духи отбыли; маэстро не достало бы сил не упасть в обморок вторично. Он подумал, было, что все это приснилось, позвал Хоума, но Хоум подтвердил все, что помнилось; это было наяву; действительно, душа его тети покинула потусторонний мир и прибыла из Рима, чтобы его поцеловать. Тогда он встал и, зная, что я вернулся, прибежал ко мне, бледный, весь дрожа еще после этой ночной сцены.