Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру

Неизв.

Тем временем, императрица устроила прием в роскошной спальне и обзаводилась новым двором. Все те, кто тремя днями ранее окружали Петра III, теперь окружали ее.

Туда явилась вся семья Воронцовых и пала на колени. Княгиня Дашкова стала на колени вместе с родственниками и, обращаясь к императрице :

– Мадам, - сказала она, - вот вся моя семья, которую я принесла вам в жертву.

Императрица озаботилась тем, чтобы внесли орденскую ленту и драгоценности Елизаветы Воронцовой, и даровала их ее сестре, и та приняла все это без колебаний. В этот момент вошел Мюних.

– Черт возьми, мадам, -

сказал он,- я долго задавался вопросом, чьим был солдатом, вашим или Петра III, и, кажется, - определенно вашим, я возвращаюсь к вам.

– Вы хотели со мной сражаться, Мюних?
– спросила императрица.

– Да, мадам, - ответил тот, - чистосердечно это признаю; но теперь мой долг сражаться не против, а за вас.

– И вы лишаете меня советов, какие можете мне дать, Мюних; тех, что являются плодом познаний, купленных ценою долгих лет вашей практики в военном искусстве и ссылке.

– Моя жизнь принадлежит вам, мадам, - ответил Мюних, - и опыт этой жизни тоже ваш.

В тот же день Екатерина вернулась в Санкт-Петербург, и ее возвращение было не менее блистательным триумфом, чем ее выезд.

На следующий день императрица отправила императора в Ропшу под конвоем Алексея Орлова с четырьмя о т о б р а н н ы м и о ф и ц е р а м и и отрядом, как сказала она, м и л о с е р д н ы х и б л а г о р а з у м н ы х л ю д е й. Среди этих о т о б р а н н ы х о ф и ц е р о в, м и л о с е р д н ы х и б л а г о р а з у м н ы х л ю д е й были Теплов, младший из князей Барятинских и лейтенант Потемкин, известный по эпизоду с темляком.

Через 5-6 дней после доставки императора в Ропшу, 19 июля, Теплов и Алексей Орлов, оставив в передней Потемкина и Барятинского, вошли в спальню императора, которому только что накрыли стол, и заявили, что хотели бы позавтракать вместе с ним. По обычаю, заведенному в России, на стол сначала поставили водку и соленья.

Орлов предложил императору отравленный стакан. Петр III доверчиво выпил содержимое, через несколько минут у него началась нестерпимая боль. Тогда Алексей из той же бутылки налил ему второй стакан и хотел заставить его выпить. Но император отбивался и звал на помощь. Алексей Орлов, который, как мы уже сказали, обладал недюжинной силой, бросился на него, опрокинул на кровать и, удерживая коленом, сдавил его горло своими руками, а Теплов, утверждают, насаживал его, как на кол, на красный от огня ружейный багет. Крики, что были слышны, слабели и прекратились. Петр III, вверенный четырем о т о б р а н н ы м о ф и ц е р а м и эскорту м и л о с е р д н ы х и б л а г о р а з у м н ы х л ю д е й, умер. От геморроидального обострения, при котором желудок не пострадал, но воспалился кишечник, - заявила нам Екатерина.

В тот же день, когда императрица приступила к обеду, ей доставили очередное письмо; курьер, усматривая большую заинтересованность в этом письме, извинился за вторжение во время трапезы. Действительно, как это сейчас увидим, письмо было очень важным. Оно было от Алексея Орлова. И гласило:

«Как рассказать тебе, матушка наша императрица, о том, что мы наделали? Это, по правде, какой-то рок! Мы пошли проведать твоего супруга, и выпили с ним вина. Не знаю как, опьянели, но, слово за слово, и мы были так тяжко оскорблены, что пришлось дать волю рукам. Вдруг, видим, он падает замертво; что делать? Возьми наши головы, если хочешь, или, матушка милосердная, пойми, что то, что произошло, не поправить, и прости нам наше злодеяние!

Алексей Орлов».

М а т у ш к а м и л о с е р д н а я не только простила преступление, но еще сделала Алексея Орлова графом империи.

В ночь с воскресенья на понедельник, по приказу императрицы, тело

Петра III было доставлено в Санкт-Петербург и выставлено на траурном ложе в Александро-Невской лавре. Лицо было черным, шея - разодранной. Но заботило не то, что догадываются, каким способом был умерщвлен император; вопрос ставился так, чтобы не сомневались в его смерти. Боялись лже-Дмитриев; провидели Пугачева. Потом императора погребли без помпы в том же монастыре.

Мы увидели, как с восшествием на престол, Павел I извлек его из могилы, устроил ему пышную панихиду и заставил Алексея Орлова и Барятинского, единственных оставшихся, в живых из участников этой драмы, идти в траурной процессии. Каждый держал один из углов покрывала, что было наброшено на тело их жертвы.

___

Побывав в Ораниенбауме, мы посмотрели свинцовых солдат и деревянные пушки Петра III, комнату, где он подписал отречение от престола, небольшой форт, который он, в страхе, велел демонтировать; подав милостыню старому солдату, обосновавшему свои притязания на мою щедрость тем, что участвовал в кампании 1814 года и брал Париж - в награду за это он носил в петлице серебряную медаль, поцеловав руку княжне Элен, прелестной маленькой девочке двух лет, которую ее мать, великая княгиня, осужденная этикетом не принять меня, послала ко мне, как бог посылает одного из своих херувимов, когда не желает показаться сам, одним словом, посетив Петергоф и Ораниенбаум - сцены, где разыгрались два первых акта жуткой драмы, мы решили посмотреть и резиденцию в Ропше, где наступила ее развязка. Для этого потребовалось вернуться в Петергоф. Заодно мы надумали удивить наших добрых друзей, Арно и его жену, - напроситься к ним на завтрак. Ну, а обретались мы в наших вагонах, и вышли из них только у владения графини Кушелевой - тетки нашего хозяина; в соседстве с ее имением обосновалась французская колония, состоящая большей частью из парижских драматических актеров, привезенных в Санкт-Петербург.

Мы прошли около двух верст пешком в сопровождении старого режиссера театра Опера Комик, покинувшего здесь железную дорогу в то же время, что и мы; звали его Жосс. Он мне напомнил, что в театре Опера Комик ставил мою поэму Piquillo – П и к и л л о. Забавно за 800 лье от Парижа оказаться среди знакомых, но в России такое - настоящее чудо, и случается оно на каждом шагу. Не так забавно, как грустно другое: из троих, кто содействовал рождению драмы Piquillo, я остался один. Двое других покончили с собой, Монпу - при помощи кофе, Жеро – при помощи веревки. Еще не старый, но уже вехой другого времени, я остался стоять среди могил.

Бедный Монпу - Альфред де Мюссе от музыки – заключил договор, который должен был выполнить в определенный день; время его подвело, и около месяца он жил на одном кофе; к истечению договорного срока он заболел гастроэнтеритом и умер. Может быть, был единственный композитор, который никогда не заставлял поэта исправлять стихи; его музыка принимала любые формы и следовала всем размерам строки. Он положил на музыку С л о в а В е р у ю щ е г о месье Ламанне. Бедный Монпу! Он обращался с музыкой как певчая птица.

Я обещал и не написал для него поэму. Трижды в неделю он представал передо мной как призрак Банко и напоминал о моем обещании. За отказ от работы по договору я скопил, при обычной моей экономности, 48 дней тюрьмы и каждый раз при виде Монпу я его заверял:

– Будьте покойны, Монпу; я напишу для вас стихи, когда отправлюсь под арест.

И Монпу запасался терпением, всегда пребывая в надежде, что я попаду в тюрьму. Но однажды эту надежду, мелькнувшую совсем рядом, он увидел в последний раз; герцог Орлеанский решил жениться, и общая амнистия была обязательным приложением к этой женитьбе; она коснулась бы меня и, стало быть, нет тюрьмы – нет стихов. Монпу перебирал способы, думая, как выпутаться из этого незавидного положения.