Александр Невский. Сборник
Шрифт:
Дважды ослушавшись грозного Мамая, Димитрий Иоаннович сознавал, что этим навлёк на себя ханский гнев. Не было сомнения, что хан вторгнется на Русь и всё предаст огню и мечу.
Бороться с ним Русь ещё не была в состоянии.
Заботясь о судьбе своих подданных более, чем о своей личной, Димитрий Иоаннович решился на отважное дело: чтобы умилостивить раздражённого хана, он сам отправился к нему в Орду.
Народ, помня участь Михаила Ярославича Тверского, замученного татарами,
Но Димитрий был непоколебим. Святой Алексий сопровождал его до берегов Оки, здесь благословил великого князя и его спутников и расстался с ним, поручив его милосердию Божию.
Бог помог Димитрию.
В Орде он был принят Мамаем с почётом. Хан не только утвердил его в великом княжении, но согласился уменьшить дань. Очевидно, татары уже чувствовали силу князей московских и тем дороже ценили покорность Димитрия.
Таким образом, Михаил должен был оставить надежду стать великим князем.
Разумеется, это только ещё более его озлобило.
Он делал набеги во московские пределы, великокняжеские воеводы вторгались в тверскую область.
Забавляясь этими незначительными военными действиями, князь тверской лелеял ещё мысль сломить могущество Москвы.
Он снова прибег к помощи Литвы. Разорив с помощью литовцев несколько городов, он, однако, опять не достиг цели: встреченные в поле московским войском литовцы заключили мир и ушли к себе.
Михаил по-прежнему остался князем тверским.
Около двух лет прошло в мире между Тверью и Москвою.
Но тишина эта была перед бурей.
Михаил выжидал только удобного случая, чтобы обрушиться на великого князя.
Наше повествование относится именно к тому времени, когда буря готовилась разразиться.
Князь тверской зорко наблюдал за соперником и подумывал, не пора ли начинать борьбу.
Тут-то к нему и подоспели Некомат и Вельяминов, которых он тотчас же по их приезде принял. Он поступил так потому, что, во-первых, появление подданных Димитрия льстило его самолюбию:
— От великого князя ко мне отъезжают, стало быть, чуют, что и я князь сильный.
Во-вторых, перебежчики — или по крайней мере один из них — были в Москве не малыми людьми: сын тысяцкого что-нибудь да значил.
В-третьих, не принять их, значило, возможно, не узнать каких-нибудь важных новостей о своём исконном враге, — новостей, которые могли бы послужить во вред московскому князю и на пользу ему, Михаилу.
Когда Вельяминов и Некомат шли по княжеским палатам, сердца их бились учащённо.
Иван был бледен и нервно кусал губы. Руки его, державшие шапку, слегка дрожали.
Суровчанин шёл понурым и бледным не менее своего спутника. Где-то в глубине сердца шевелился
Оба понимали, что наступает решительный момент задуманного дела и что сейчас они совершат величайшее преступление — измену.
Но... отступать было уже поздно.
Княжий придворный ввёл их наконец в обширную светлицу с громадным образом в углу, украшенную дорогими коврами и пестро расписанным потолком; лавки были покрыты алым сукном, расшитым по краю золотою каймой.
В глубине комнаты, как раз против двери, стояло на некотором возвышении дубовое кресло с резными ручками. На нём сидел мужчина лет тридцати пяти, с умным лицом и живым, несколько жёстким взглядом серых глаз.
Это был князь тверской Михаил Александрович.
Рядом стояли два стражника в алых кафтанах, держа в руках блестящие секиры.
Позади толпились несколько ближних бояр.
Войдя, перебежчики покрестились на образ, потом поклонились князю, коснувшись пальцами пола.
Князь окинул их внимательным взглядом, потом проговорил звучным и мягким голосом:
— От Москвы отъехали?
— Да, — заговорил Вельяминов, — не можно служить у князя московского... Изобидел он меня до смерти. Сын я тысяцкого Иван Вельяминов... Бью тебе, княже, челом, прими под свою высокую руку.
Почти в тех же словах выразил свою просьбу и Некомат.
— Так вам московский князь не люб? — сказал Михаил Александрович с улыбкой. — Чаете, что я боле люб буду?
— Вестимо, ты не обидишь... А мы тебе верой правдой послужим, — сказал Иван.
— Головы своей не пожалеем, — добавил Некомат.
— Добро, — промолвил князь, — принимаю я вас к себе на службу...
Оба разом низко поклонились.
— Служите хорошо, а я вас не забуду... Надобно мне с вами потолковать. Сегодня за вечерней вы мне крест поцелуете А после вечерни вот он вас ко мне приведёт, — при этом князь указал на боярина, который вёл с ними переговоры. — Мы и потолкуем, как надо. Теперь, чай, с пути отдохнуть хочется. Он вас пока что сведёт в боковушку Там отдохните...
Кивком головы князь отпустил их.
Отведённое им помещение было довольно-таки неважным. Вельяминов, взглянув на голые лавки, невольно вздохнул о своём московском доме.
Некомат грузно сел и задумался. Лицо его было невесело.
— Что голову повесил? — спросил Иван.
— Так скучно.
— А ты не скучай. Всё устроится. Заживём с тобой! Князь ласков, чего ж больше?
Он утешал, но и самому ему было не по себе.
Порою мелькала тревожная мысль:
«Как-то здесь повезёт. А ежели так же, как в Москве?»