Александр Невский. Сборник
Шрифт:
— Ученье-то твоё не больно нужно, — угрюмо процедил князь.
Свидрибойлу словно радовало, что Михаил Александрович злится. Он не любил русских вообще, а князя тверского в особенности; причина крылась в том, что Михаил, как шурин великого князя литовского, пользовался довольно большим влиянием у Ольгерда, а это вызывало зависть Свидрибойла — одного из ближайших советников Ольгерда.
— Русский, да в такую честь попал, — раздражённо говаривал порою литовец.
Он искал случая уронить
— Ой ли, не нужно? Нет нужно, нужно поучиться.
Ратные люди — а что малые ребята. Диво бы ещё, вас боги охраняли.
Зачем нам ваши боги?
Да ведь вы же, русские, безбожный народ.
Что погани-то вашей не кланяемся?
Погани? — переспросил литовец, бледнея.
А то чему же? Разным пням да колодам. Истинного-то Бога не знаете.
— Истинного? У нас настоящие боги, хорошие боги, — проговорил литовец прерывистым голосом. — Ваша вера никуда не годится... Вас боги не слышат. Не хочу и слышать о вашей вере и вашем Боге...
Михаил Александрович вскочил как от удара и крикнул, топнув ногой:
— Молчи, раб, литовский пёс. Не богохульствуй!
— Я раб? — шипящим голосом промолвил литовец, тоже встав. — Я раб? Я — литовец свободный... Я такой же князь, как и ты... Я литовский пёс?.. Покажу же я тебе, как этот пёс кусается. Эй, люди!
Литовцы вскочили.
Михаил Александрович тоже не дремал. Он схватил рог, висевший у него через плечо на стальной цепочке, и гулкие, поющие звуки тревоги пронеслись по лесу.
Тверитяне разом проснулись и схватились за оружие.
Толпа их быстро окружила князя.
Свидрибойло стоял во главе своих литовцев, которые по численности не уступали тверитянам.
Казалось, два отряда вот-вот кинутся друг на друга.
Но Свидрибойло медлил подавать знак. Он знал, что, каков бы ни был исход побоища, его постигнет лютая кара от сурового Ольгерада, который не любил прощать своеволия.
Со свой стороны Михаил Александрович не спешил с нападением, так как тоже опасался, что эта стычка может иметь неприятные для него последствия у литовского князя.
— Стой! — сказал наконец литовец, простирая руки к своим воинам. — Зачем станем зря кровь лить? Он меня обругал рабом и псом... Нам с ним и сразиться. Князь, тебя я вызываю на поединок!
— Хоть сейчас.
При всех своих недостатках Михаил Александрович был очень храбрым человеком; он не раз смотрел в лицо смерти и не испугался вызова могучего Свидрибойла.
— Пусть боги нас рассудят, — продолжал литовец.
— Не боги, а Бог. Я согласен на суд Божий хоть сейчас.
— Нет, подождём, когда приедем в Вильну. Там будем
— Ты думаешь, что убьёшь меня? Ладно. Я готов ждать. А теперь на коней и в путь.
Все поспешили к коням, и вскоре оба отряда, почти смешавшись, потянулись по лесу.
Вражда между литовцами и русскими была как-то сразу забыта.
Только князь да Свидрибойло старались держаться поодаль один от другого.
Солнце всходило.
Румянец загорелся на вершинах угрюмых сосен. Берёзы с остатками пожелтелой листвы рдели, как золотые.
Из чащи полз, поднимаясь, пригретый туманный пар.
Промелькнула поляна, ещё тёмная среди озарённых деревьев, но уже обласканная отсветом зари.
Не успевшие улететь пичужки кое-где встрепенулись в кустах.
Пронеслось и замерло протяжное мычанье зубра...
IX. ПОЕДИНОК
Ольгерд пировал.
За огромным столом, протянувшимся во всю длину лучшей комнаты Виленского замка, сидели литовские вожди, русские князья и польские паны.
Литовцы первенствовали — русские и поляки были только гостями, и не все добровольными.
Князь смоленский, например, приехал потому, что был данником Литвы.
Быть может, он себя вовсе не весело чувствовал на пирушке полудиких язычников-литовцев.
Вероятно, и многие из поляков чувствовали себя не лучше. По крайней мере, они очень задумчиво покручивали усы.
Но Ольгерд мало заботился о настроении гостей-чужеземцев.
Он хотел веселиться, и его желание было законом.
И раскинулся стол, и уставился яствами, и полный вином турий рог передавался из рук в руки, и войделот вдохновенно запел, прославляя подвиги великого князя литовского.
Как старый лев, сидел седовласый старик Ольгерд среди шумного, но трепетавшего от одного его взгляда собрания.
Положил он на стол могучие руки, обросшие, как у зверя, шерстью, откинул голову и слушает войделота, и гордая улыбка скользит по его лицу.
— Да, да, он могуч, и никто не сравнится с ним!..
Слушает Кейстут, старый вождь литовский, слушает Витовт — молодой орлёнок, и по их лицам также скользит горделивая улыбка и огнём светятся очи.
Но невеселы польские паны, угрюмо сидит посол немцев-крестоносцев, понурились русские князья.
Для них эта песня тяжка, их позор воспевает старый войделот.
Прозвучали последние аккорды. Замерли. Оборвалась песня...
Среди всеобщего молчания слышно только, как звякают кубки да глухо звучит турий рог от удара о другой.