Александр Невский. Сборник
Шрифт:
Хапило, не говоря ни слова, взял большую медную кружку с блестящим дном, наполнил её до половины водой и поставил на стол.
— Пасынка твоего ведь Андреем Кореевым звать? — спросил знахарь.
— Да.
— Племяш Епифана, что к рязанскому князю отъехал... — пробормотал Хапило, словно соображая.
Взяв щепоть какого-то порошка, бросил его в кружку, отчего вода потемнела, но дно ярко просвечивало.
— Подь сюда да смотри сквозь воду на донышко... Там ты, может, увидишь своего
Суровчанин склонился над кружкой, а знахарь что-то забормотал быстрой скороговоркой, плавно проводя в то же время руками над головой и вдоль щёк купца.
Через некоторое время Некомат почувствовал сонливость. Дно кружки ярко блестело сквозь воду.
— Видишь пасынка? — спросил знахарь таким голосом, словно приказывал.
На гадающего словно налетела какая-то пелена, потом быстро спала, сияющее дно исчезло. Вместо него он увидел поляну среди леса и трёх всадников, из которых один был Андрей, двое других — Большерук и Андрон.
— Вижу, — ответил купец странным, глухим, не своим голосом.
— Смотри дальше!
И одна за другой проходили картины.
То Некомат видел пасынка в дремучем лесу, у багряного костра, среди ночной тьмы, то переплывающим реки, то подъезжающим к городу, окружённому крепкой стеной с башнями, с бойницами...
Вон какой-то муж обнимает его как родного...
Старец в княжеском наряде... Величественный, как патриарх...
И старый князь смотрит ласково на Андрея и приветливо улыбается...
Потом Андрей опять, но не прежним скромным юношей. На нём алый плащ... Огнём горит из-под плаща панцирь тонкой заморской работы.
И смотрит куда-то юноша... Словно на него, на Некомата...
И вот словно встречаются их взгляды.
Грозно смотрят очи пасынка на отчима и словно говорят:
— Я не забыл... Вернусь... Идёт погибель твоя...
Вскрикнул Некомат, опрокинул кружку и обвёл мутным взглядом каморку, словно внезапно проснулся.
— Значит, беда... Значит, надо всё бросать... Бежать... — пробормотал он, находясь ещё в каком-то забытье.
Провёл рукой по разгорячённому лбу и окончательно очнулся.
Взглянул на Вельяминова и вспыхнул.
А тот жадным взглядом впивался в его лицо, следя за всеми переменами выражения. Расслышал он и последние слова Некомата и подумал:
«Нашего поля ягода».
Суровчанин встал, кинул несколько грубых монет на стол и сказал:
— Иду... Выпусти меня...
— Я тоже... Поедем вместе. Вдвоём побезопасней, — промолвил Иван и добавил: — Знахарь, возьми свою кошку!
Хапило сделал знак, кот спрыгнул на лежанку.
Вельяминов поднялся и прошёл вслед за Некоматом.
Молча вышли за ворота, молча вскочили на сёдла и тронулись в путь. Обоим
Тусклая луна по временам освещала угрюмые лица. Первым прервал молчание Некомат:
— Ты не сказывай о том, что у знахаря меня видел.
— А ты про меня.
— Вестимо же.
Помолчали.
— Э-эх! Пропади пропадом буйна головушка, — сказал Вельяминов, — покину родную сторонку... Поеду в чужой край искать счастья...
Эта мысль совпала с думами Некомата.
Он даже вздрогнул.
— С чего так? — спросил он, стараясь принять равнодушный тон.
— От добра добра не ищут. Что мне здесь делать? То ли дело у князя тверского! У него и почёт и казны добудешь... Такому князю и служить любо... У тебя тоже беда стряслась?
— Н-да, — процедил Суровчанин.
— Слышал я, как ты у знахаря говорил, что пасынок убег. Я его знаю — Андрей Лексеичем звать... Да и тебя тоже. Чай, и ты меня признал?
— Признал: сын тысяцкого.
— Да, сын его, а не сам тысяцкий, как должно бы быть... Изобидел меня Димитрий Иоанныч... Прямо скажу — отъеду от него в Тверь.
На минуту он замолк, потом спросил решительно:
— Ты ведь тоже бежать задумал?
— Я? Да... Нет... — замялся застигнутый врасплох купец.
— Ты не виляй. Чего таиться? Не выдам. Сам слышал, как ты говорил, что «беда» и что «бежать, надо». Хочешь — едем вместе. Говорю — у тверского князя нам будет не жизнь, а масленица. Он московских ласкает Сразу первыми людьми станем.
— Об этом, брат, надобно подумать. Тебя в Москве дома ждут?
— Кому ждать? Бобыль.
— Так заезжай почивать ко мне. Ну и потолкуем.
— Что ж, можно.
Через несколько дней Некомат спешно продал свои московские лавки, а Вельяминов свой дом.
А ещё некоторое время спустя оба они бесследно исчезли из Москвы, прихватив с собою нескольких людишек.
Усадьба и поместье Кореева были брошены на произвол судьбы.
Конечно, этим с большой пользой для себя воспользовались «добрые» соседи.
Не остался внакладе и Пахомыч, которого Некомат почему-то не счёл удобным взять с собою.
VI. ПОП МИТЯЙ
После погребения последнего тысяцкого отец Михаил — он же Митяй — вернулся в село Коломенское.
Какою убогою показалась ему маленькая деревянная церковь, в которой он служил, после величественных храмов Чудова монастыря!
Каким тесным и жалким представлялось ему Коломенское после Москвы, — уже и тогда довольно обширной, — с её палатами бояр, с её церквами, блещущими золотыми маковками!