Александр Невский
Шрифт:
Они вышли из терема на высокое крыльцо, крышу над которым подпирали изукрашенные искусной резьбой столбы.
Князь заметил младшего сына, кивнул ему в сторону конюшни: в седло, мол, пора. Александр сбежал вниз, прыгая через две-три ступени, оглянулся на кормильца в нетерпении.
— Вот видишь, во младости сил-то сколь, — молвил Федор Данилович, спустившись с крыльца. — Не то что в мои лета. Поэтому стремись в молодые годы как можно более доброго сотворити. Упустишь час, не догонишь.
Ратмир уже ждал Александра, держа его коня под уздцы.
— Ну как? — спросил княжич слугу, принимая повод.
—
Он привычно поймал рукой носок сапога господина и подтолкнул его вверх. Александр ждал, что Ратмир попросится ехать с ним, но стремянный промолчал. Только что старший конюший предупредил всех, что поедут лишь князь с наследниками, послы да несколько бояр. Дружине отдыхать велено и в город сегодня ни ногой.
Ярослав считал: дружинник князя своего должен как бога почитать. А будет ли почтение, если увидит он в городе, как помыкают новгородцы его князем. По всему этому рад бы Ярослав и сынов на Городище оставить, да нельзя. Во-первых, новгородцам показать надо гнездо Ярославово, дабы знали они — есть кому после него к ним на стол сесть, а во-вторых, княжичам тоже надо позреть на тех, кем править доведется, вкусить этого блюда сладко-горького.
Перед выездом из Городища князь оставил послов, к сыновьям подъехал.
— Пока с послами еду, держитесь следом. Как на Дворище на степень [50] взойду, будьте рядом со мной. Ты, Федор, о правую руку, Александр — о левую. И по граду поедем — будьте рядом, и в Софию войдем — тоже. Пусть все видят — есть у меня опора. Уразумели?
— Уразумели, отец.
Князь придирчиво осмотрел платье отроков, нашел все ладным.
— С богом.
И направил коня в голову отряда, где ждали его послы.
50
Степень — помост, возвышение.
Выехали из Городища. Впереди князь, одетый в алый кожух, вынизанный по оплечью жемчугом, шапка и пояс шиты золотом. Сапоги на ногах мягкого желтого сафьяна. Оружия нет при нем, чай, не к ворогу едет, к Софии — святой крест целовать. Непривычно Ярославу Всеволодичу — старому воину безоружным быть, поэтому тайно от всех под верхнюю сорочку надел брони [51] : береженого бог бережет. А на поясе в ножнах переливается каменьями драгоценными рукоять короткого кинжала. Разве ж оружие это? Украшение. Но князь знает: безделица сия остра — железо пробьет.
51
Брони — кольчуга (от слова боронить — защищать).
От Городища Новгород как на ладони. Дома издали не так велики, но то там, то здесь поднялись к небу купола церквей. За рекой широкой и быстрой видны деревянные стены Детинца с вежами [52] , а из-за них, возносясь выше всего города, — золотые купола Софийского собора — высоки, сияющи, торжественны.
От города звон колокольный несется. Александру показалось: уж очень часто бьют, как на пожар. Но кормилец, ехавший рядом, пояснил:
— В вечевой бьют, народ сзывают
52
Вежи — башни.
До самого города ехали рысью, не прибавляя, не убавляя хода. Так же и по улице Славной до Ярославова дворища проехали. Федор Данилович в городе коня своего пустил между княжичами, чтобы оба хорошо слышали его объяснения. На Дворище выехали прямо к высокому белому собору о пяти главах.
— Никольский собор, — кивнул кормилец. — А то — вечевая колокольня. А там вон помост высокий — степень, а перед ней площадь вечевая.
— А чем это она вымощена? — спросил Александр.
— Коровьими челюстями.
— Челюстями? — удивился княжич. — Зачем?
Кормилец покосился по сторонам, чтобы кто посторонний не слышал, и молвил, полушутя, полусерьезно:
— Коровы-то эвон как долго жвачку жуют. Вот их челюсти и напоминают: жуйте, мол, жуйте, прежде чем сглотить — решиться на что. Сами увидите, какой они народ. Поорать, покричать — хлебом не корми.
Далее, за Никольским собором, полукружьем охватывая площадь, высились еще три церкви. Кормилец и их назвал княжичам по порядку:
— Стены-то розовые — это церковь Парасковеи Пятницы, покровительницы торговли. Купцы ее и построили, дабы Параскеву-то умилостивить. Ишь ты, новенькая как яичко! Всего двадцать лет ей. Не то что Микола — ему уж сто лет доходит. А вон далее, за Параскевой — церковь Успенья на торгу. А на завороте вон Иоанн на Опоках. И Успенье и Иоанн тож с тех лет стоят. Иоанна-то велением Всеволода — внука Мономахова — поставили. В Иоанне торговцы воском обосновались. Богатейший народ!
О купцах кормилец не то с осуждением, не то с похвальбой говорит — не поймешь.
А на Вечевой площади меж тем уже люди колготились и набегали все новые и новые, близ по берегу Волхова шумела и горланила Торговая площадь.
Под вечевой колокольней приняли у князя и его спутников коней. Подошли посадник Судимир и тысяцкие. Многие с Ярославом в походах и на ратях бывали, и князь знает, кто из них на вече за него вопил, на кого можно и теперь положиться.
Перед выходом на степень князь убедился, что сыны рядом, как велел им.
— Не отставайте, — сказал негромко и пошел на степень.
С высоты увидел Александр на площади тьму людей, шумевших без страха и почтения. Сердце замерло в волнении пред тысячью глаз.
— Здравствуйте, господа новгородские! — зычно молвил Ярослав Всеволодич, наклонясь ровно настолько, насколько честь и сан его позволяли: не угодливо, но с должным почтением.
— Здравствуй, князь! — ответила толпа.
— Милости просим, Ярослав, — выкрикнул кто-то. — Чем порадуешь?
— Я, чай, вам не гость богатый, не кадь с медовухой, чтоб радовать, — пошутил князь. — Я воин, и мое дело рать. Вот побью литовцев, если всевышний дозволит, тогда и радуйтесь. А ныне нам ряд [53] с вами нужен, дабы обид друг на друга не было.
53
Ряд — договор.