Александр Невский
Шрифт:
— Славным воином был ваш отец, — заговорил ласково Ярослав. — Будьте же достойными его наследниками, ибо забывший род да не спасется душой. Тебе, князь Борис, аки старшему, вручаем мы град Ростов.
— Спаси бог тебя, великий князь, — прошептал Борис и поклонился.
— А тебе, Глеб Василькович, жалуем мы Белозерье. Стол сей хоть и мал, но тих да издревле гнезду нашему принадлежит.
— Спаси бог, — прошептал Глеб, так и не подняв головы.
Сидевшие далеко и голоса его не услышали: по губам догадались, о чем молвил юный
Александр смотрел на братьев с сочувствием и жалостью: потерять в таком возрасте отца не приведи бог и ворогу. Ему хотелось как-то утешить сирот, и он был рад, что великий князь одарил их первыми. Конечно, Александр понимал, что на столах этих отроки будут сидеть пока не одни, а со своими дядьками-кормильцами, а все равно было радостно за них: никто их не обидел, не обделил.
— …А тебе, князь Александр, владеть отныне Новгородом, Дмитровом и Тверью.
Ярослав, говоря это, грозно смотрел на сына, налегая на голос, дабы вывести чадо из задумчивости. Александр и впрямь встрепенулся. Вскочил с лавки, поклонился отцу.
— Спаси бог тебя, великий князь.
И только тут сообразил, что уж больно расщедрился батюшка для него. «Отвалил по-свойски», — смутился Александр, почувствовав на себе завистливые взгляды других князей.
— Управишься? — спросил вдруг Ярослав Всеволодич.
— Постараюсь, батюшка, — ответил Александр и понял, какая великая ответственность за эти города пала на его плечи. Он понял, что не только как сыну дал ему столько великий князь, но и как мужу зрелому и мудрому.
Вечером, когда князья, покончив дела, по обычаю затеяли в сенях пир, Александр вышел на крыльцо. К ночи засвежело, небо очистилось и вызвездило.
На крыльце у балясины, подпиравшей навес, он заметил человека. Подошел ближе, узнал Бориса Васильковича.
— A-а, это ты, князь Борис. Что к застолью не идешь?
— Великий князь нас с братом домой отпустил.
«Верно сделал отец, — подумал Александр, — рано им еще хмельное пить», а вслух спросил:
— А где Глеб?
— Ушел с кормильцем на конюшню.
— Что же, на ночь глядя и поскачете? Заночевали б. Во дворце, чай, место найдется.
— Да мы до веси ближней добежим, там и заночуем.
Борис обернулся, взглянул снизу вверх в лицо Александру, но в темноте глаза плохо видны, что в них — не поймешь. Не обиделся бы сын великого князя поспешным отъездом их.
— Не подумай, Александр Ярославич, что от хлеба-соли братней бежим, — заговорил Борис виноватым голосом. — Глебу здесь дурно, дух — тяжкий. Уж два раза сомлел от того.
Александр ласково обнял мальчика за плечи.
— Да разве ж я не понимаю. До пиров ли вам ныне — земля на отчей могиле не высохла.
Искреннее участие старшего тронуло Бориса, голос его задрожал:
— У брата ведь с похорон отца и началось такое. Когда ко гробу подошли прощаться, он и упал. Кое-как водой отлили.
— А где нашли тело князя Василька? — спросил
— Отца татаре пленили и вели с собой до Шернского леса. Там стали к своей вере его склонять. Он отказался, молвя им, что родился и жил христианином. Тогда поганые стали силой понуждать его, мучая зло. Но он до конца стоял на слове своем. Там, у Шернского леса, и нашли его тело.
— Где схоронили?
— В Ростове, в соборе.
— Ничего, брат, ничего, — похлопал Александр ласково Бориса. — Крепи душу свою именем и славной жизнью отца. Не был он великим князем, но бог дал ему великую душу. Помни об этом, брат.
— Спаси бог тебя, Ярославич, за добрые слова.
Вскоре у крыльца появился воин, окликнул негромко:
— Борис Василькович, кони уж заседланы. Князь Глеб велел тебя звать.
Борис повернулся к Александру, поймал в темноте его руку, пожал благодарно.
— Прощай, Александр Ярославич. Коли к Ростову притечь доведется, милости прошу. Буду рад безмерно.
Борис быстро сбежал с крыльца и растаял в темноте. А Александр стоял на крыльце и чутким ухом ловил звуки, долетавшие со двора: храп коней, топот копыт, скрип ворот. Но вот топот тише, тише и наконец пропал. И было Александру грустно представлять себе, что вот сейчас где-то скачут два юных брата стремя в стремя, как когда-то скакали они с Федором, и обнимает этих братьев темная холодная ночь, а впереди у них ни огонька, ни теплой отчей руки, лишь заботы и бесконечные тревоги.
— Господи, пособи отрокам, — искренне шепчет Александр.
XI
И ГРОЗЫ СТОРОНЫ ЗАХОДНЕЙ
Ростово-Суздальская Русь лежала в развалинах. Запустеньем и унынием веяло окрест. Тучи воронья кружились над полями. Татарские конницы хлынули на юг, в сторону Киева, покоряя города и веси, сравнивая их с землей.
И дрожащая старческая рука летописца выводила зловещие строки на пергаменте: «… и бысть страх и трепет на всей земле великой, и все бежаше семо и овамо, и не знаше никто, камо [81] бежаше».
81
Камо — куда.
Увидев землю Русскую растерзанной и обескровленной, решили поживиться и немецкие, и свейские рыцари. Миндовг, великий князь литовский, протянул свои руки к землям полоцко-смоленским.
Трудное, ох трудное время настало для земли Русской и для великого князя ее! Города разоренные поднимать надо, людей уцелевших по лесам сбирать и к делу ставить. И врагам с запада надобно силу показать, чтобы знали — жива Русская земля. Жива!
Не успел Ярослав с великими почестями и плачем перенести прах брата своего Юрия Всеволодича во Владимир и положить рядом с отцом, как тут же — полки на конь и в поход.