Александр Суворов

Григорьев Сергей

– Здравствуй, Суворов! А ты почти не вырос за четыре года.

– Вырасту в полку сразу, ваше превосходительство.

– Зови меня по имени. Где это тебе мундир пригоняли?

– В солдатской швальне*, в Москве, господин премьер-майор.

_______________

* Ш в а л ь н я - портняжная.

– Неказисто. Что же, батюшка твой не пожелал заказать сыну первый мундир приватно?

– Одет, как все, Никита Федорович, лучше не надо.

– Скупенек Василий Иванович, скупенек! Как же он здравствует?

– Благодарствуйте, сударь. Батюшка в хорошем здоровье, приказали

низко кланяться и вам желают доброго здоровья.

– Он в той же все службе? Прокурором?

– Так точно, сударь. Прокурором генерал берг-директориума.

– В строй не собирается вернуться?

– Службой доволен.

– И им довольны, хотя и не все. Казну бережет. Даже Сенат растревожил своими донесениями. В Питере начали говорить: Суворова-де надо поднять выше, чтобы меньше видел. Отпиши батюшке, что его ждет повышение. Растревожил он осиное гнездо. Ну, а как матушка твоя, Авдотья Федосеевна, здравствует?

– Матушка скончалась... После рождения младшей сестрицы моей, Машеньки.

– Вот горе какое! Не дождалась видеть тебя в офицерском чине.

– Ей горе было бы видеть меня и в сей амуниции, сударь.

– Проходил в отпуске указные науки?

– Да, сударь. После отбытия школы с полком в Санкт-Петербург занимался дома с родителем геометрией планов, тригонометрией, географией, фортификацией, инженерией.

– А из языков?

– Читаю по-немецки и несколько говорю по-французски.

– Где же ты все это успел?

– Два года в школе, сударь. По-французски у Лебонне, по-немецки - с Бухгольцем. А затем сам по книгам и с товарищами.

– А!
– вспомнил Соковнин.
– Бухгольц. Помню, как ты решал с ним задачку. В арифметике-то он был слаб. Ну, а языку своему мог научить... конечно... Спился он и умер прошлой осенью... Что же, и здесь будешь ходить в школу?

– Нет, сударь, мне надлежит пройти строй.

– Правда, школа здесь у нас теперь - это и тебе видно будет - плоха. Я проектирую при полку школу для солдатских детей. Откроется - назначу тебя кондуктором*. Пойдешь в учителя?

_______________

* К о н д у к т о р - воспитатель.

– Если служба позволит, господин премьер-майор.

– Солдатский сын каждый должен, так я разумею, и сам стать к возрасту солдатом. Нашему отечеству, России, нужна великая армия.

– Великое число из единиц составляется, сударь. Малое число, да из крупных единиц, больше, чем великое из малых.

– Да ты, батюшка, гляжу я, философ! Хлебнул из кладезя премудрости?

– Да, сударь, несколько читал.

– Много прочитал?

– Читал Вольфа, Лейбница, Руссо, Монтеня, Бейля, Монтескье.

По лицу Соковнина пробежала тень смущения: из перечисленных Суворовым имен философов едва ли не все он слышал в первый раз из уст своего унтер-офицера.

– Что же говорят эти мудрецы? Чаю, среди них есть и вольнодумцы?
– с насмешкой молвил Соковнин.

До сих пор краткий и отрывистый в ответах, Суворов заговорил о философии так пылко, что Соковнин, несколько напуганный, остановил его движением руки:

– Довольно, друг мой, довольно! Поменьше философии, побольше практики... Танцевать умеешь?

– Люблю попрыгать, - ответил

Суворов.

– Ну хорошо. Служи. Я буду держать тебя на мушке.

– Благодарю, сударь.

– Скажи все же, чего ты хочешь для себя?

– Славы воинской и славы отечества.

– Изрядно! Где ты остановился? Сколько хлопцев отпустил с тобой родитель?

– Остановился я у дяди моего, Суворова, капитана гвардии в Преображенском полку.

– Где же будешь жить?

– Хотел бы в ротной светлице. А батюшка велел у дяди...

– Живи лучше у дяди. В полку найдешь старых знакомцев: Ергольских, Дурново, Юсупова. С ним, помню, ты знатно дрался в первый раз.

– Потом мы подружились. Только, сударь, мне с ним не по пути.

– Что так?

– Гусь свинье не товарищ. Он богат - я беден. Он князь - я служивый. Он красавец - я, сударь, видите каков.

– Ничего, служи, - закончил свои наставления премьер-майор.
– Пей не напивайся, ешь - не наедайся, вперед не вырывайся, в середину не мешайся, в хвосте не оставайся. Помни, ты у меня на мушке. Ступай!

В смутном волнении Александр вышел из полковой избы. Шермак, стоявший у коновязи, увидев хозяина, поднял голову от кормушки и радостным ржанием приветствовал Александра.

Похлопав Шермака по шее, Суворов повторил только что полученное наставление:

– "Ешь - не наедайся, пей - не напивайся..."

Приехав в Петербург ночью, Александр еще не отдохнул от качки и тряски зимней ухабистой дороги на почтовой тройке. Все плыло в глазах у Александра, и земля качалась под ногами, словно он вернулся из долгого морского путешествия.

"Вот куда я попал! Вот куда я стремился!" - говорил себе Александр, осматриваясь кругом.

День стоял безветренный, морозный. Туман затягивал дали сизой мглой. Казалось, что небо низко и вершины елей достигают облаков. Вправо на север уходила только что начатая просека Загородной перспективы. Извозчики-солдаты тянулись вереницей, вывозя на санях бревна с нового проспекта. Из лесу с разных сторон слышался стук плотничьих топоров рубили связи для солдатских светлиц: полк только еще обстраивался в новой столице.

Из лесу поперечными просеками выходили кучки солдат с мушкетами на плече, в плащах с подобранными полами. Накануне выпал глубокий снег. Солдаты шли вразброд, утопая в сыпучем снегу. Не слышно было привычного в московской Семеновской слободе рокота барабанов с подвизгиванием флейт.

СТОЙКИЙ ЧАСОВОЙ

Дядя, Александр Иванович Суворов, был холост и жил в офицерском доме - простой избе, хотя и очень обширной. Преображенский полк обосновался в Петербурге давно. Срубы домов - на московский манер: без подклетей, с шатровыми крышами - приобрели уже от непогоды благородный серый цвет старого дерева. Сосны кое-где еще уцелели вокруг, но рощи поредели, уступив место огородам и молодым садам. Прямые улицы, пробитые в направлении к Фонтанке, застроены почти сплошь домами с флигелями и надворными постройками и длинными приземистыми "магазейнами". Дальше, к северо-западу, поднимались шпили церквей и выше всех, подобно голой мачте яхты, с черным вымпелом наверху, - крепостной шпиль. Облако черного дыма на закате указывало место Литейного двора.