Александр. Том 2
Шрифт:
— Они с Ермоловым родственники? — я прошёлся по комнате. Молодой офицер со строгим лицом произвёл на меня приятное впечатление.
— Нет, насколько я знаю, нет. Если только считать их родственниками через Давыдовых. Но это не кровное родство. А как вы узнали, что Ермолов родственник…
— Миша, Ермолов был не в том положении, чтобы вступаться за неизвестного мальчишку, — я поморщился. — Понятно, что они родичи.
— Но вы сказали…
— Мне нужна была их реакция, — я остановился. — Я её получил. Она меня пока устраивает. Что будет дальше, не могу сказать, но пока
— Да, насколько мне известно, — ответ на этот вопрос Сперанский знал и мог мне на него ответить.
— За что? — в который раз остановившись, я посмотрел на него.
— За то, что служил сначала под командованием Потёмкина, а потом Зубова, — ответил Сперанский.
— Это весомая причина, — согласился я, останавливаясь возле стола. Опершись на крышку, побарабанил по ней пальцами. Сам не знаю, почему я спрашивал про Раевского. Какое мне до него дело. Он прошение на восстановление в звании и возвращении на воинскую службу не писал. Никак себя не проявлял. Сюда приехал просто похлопотать за юного родственника. Почему же он меня заинтересовал? Скорее всего, именно поэтому. Он не старался привлечь моего внимания. Даже когда я подошёл к их весёлой компании, Николай просто отступил в тень. — Вот что, напиши распоряжение, чтобы Раевский остался с нашим поездом и сопровождал меня. Передай Боброву, чтобы он пропустил его за охраняемый периметр.
— Почему вы думаете, что Николай Раевский попытается с вами поговорить? — спросил Сперанский, тщательно записывая мои распоряжения.
— Чтобы поинтересоваться, за каким чёртом мне всё это понадобилось, конечно. Мне бы, например, было как минимум интересно, зачем меня потащили за собой, не позволив даже запасное исподнее из дома забрать.
— А если Николай Раевский не проявит подобного любопытства? — в голосе Сперанского послышался интерес.
— Значит, я буду в нём разочарован, — оторвавшись от стола, я ещё раз прошёлся по комнате. — Ты читал письмо Воронцова?
— Да, читал, — кивнул Михаил.
— Расскажи вкратце, о чём пишет Семён Романович? — я снова сел на подоконник и сложил руки на груди.
— Он пишет о некоем Джоне Макадаме, которому отказали в патенте, — ответил Сперанский. — Графу Воронцову удалось, хм, подружиться с одним из представителей патентного бюро, и этот безусловно достойный джентльмен за весьма скромную сумму по-дружески передал Семёну Романовичу документы и проекты, которые им предоставил Макадам. Граф перешлёт их с ближайшей оказией.
— И что же так сильно заинтересовало графа Воронцова, а потом и тебя? — я смотрел на Сперанского, стараясь не нервничать слишком сильно. Чёртов Мудров, почему так долго?!
— Как я уже говорил, я написал графу Воронцову насчёт ваших планов о создании дорог, — Сперанский смотрел прямо. — Джон Макадам долгое время жил в Америке и даже сделал
— Меня не интересует биография господина Макадама, — перебил я Сперанского. — Что он придумал?
— Он разработал дорожное полотно с использованием щебня. В планах есть параметры насыпи, водостоки… Я не слишком в этом разбираюсь, — добавил Сперанский. — Отдельно идут планы, в которых он предлагает делать верхнее покрытие более твёрдым.
— Каким образом? — я знаю, вашу мать, как сделать достаточно твёрдое и ровное покрытие, но я не могу бежать впереди паровоза! Потому что это будет как снежный ком, который погребёт под собой и меня самого, и тех, кто мне доверится.
— Битум. Он предлагает использовать битум, — ответил Сперанский. Я закрыл глаза. Почему же тогда…
— Почему ему отказали в патентном бюро? — быстро озвучил я свой вопрос.
— Он шотландец, — Сперанский скептически хмыкнул. — Шотландцу сложно получить патент и разрешение на работу с первого раза. Не сомневаюсь, что в конце концов ему дадут все положенные разрешения, но пройдёт не меньше года, пока он их получит.
— Какие замечательные, просто замечательные люди! — я позволил себе широко улыбнуться. — Мы можем как-то заманить Макадама в Российскую империю и осуществить его мечту о дорогах? Я могу предложить ему тысячи и тысячи вёрст. Ему на всю жизнь хватит.
— Боюсь, что нет, ваше величество, — Сперанский покачал головой. — Джон Макадам с тем же успехом мог остаться в Америке. Но он хочет, чтобы в его родной Шотландии появились по-настоящему хорошие дороги. Он из-за этого вернулся в Эдинбург. Деньги его особо не интересуют, повторюсь, господин Макадам сумел заработать приличное состояние.
— Эгоист хренов, — пробурчал я. — Мне вот совершенно не интересны прекрасные дороги в его Шотландии.
— Что? Я не расслышал, ваше величество, — Сперанский нахмурился, потому что действительно не расслышал, о чём я шептал.
— Нам нужен инженер. И кто-то, кому можно поручить начать разрабатывать проект, а потом головой за него отвечать. Кто-то, кто чувствует себя обделённым и одновременно в чём-то виноватым. И кто сможет сработаться с Макаровым, потому что красть слишком по-крупному и слишком нагло я не дам, — задумавшись, я посмотрел на дверь. — Как ты думаешь, Миша, граф Кочубей выглядит достаточно обиженным на меня из-за холодности приёма, и в то же время виноватым из-за своей слишком уж сильной задержки?
— Эм, — Сперанский поднёс палец к губам. — Я не могу сказать, ваше величество. Я плохо знаю графа.
— Все мы знаем друг друга недостаточно хорошо.
Я задумался. Что я помню о Кочубее? Да ни черта я не помню. А из Сашкиных записей знаю только, что он активно любил Англию и не вылезал из-за границы. Но это можно было сказать о половине дворян. Могу я поручить ему такое ответственное дело, как дороги? Понятия не имею. Но пока не попробую и не узнаю. Вроде бы он далеко не глупый человек. Ладно, до дела дойдёт не прямо сейчас. И на стадии подготовки можно уже многое будет сказать о человеке.