Александр. Том 2
Шрифт:
Я же собрался уже идти к Елизавете, но тут ко мне подбежал Нарышкин. Сопровождающий меня гвардеец встал у него на пути, не давая подойти слишком близко.
— Ваше величество, позвольте мне с вами поговорить? — Нарышкин заломил руки.
— Что вам угодно, Дмитрий Львович? — спросил я, чувствуя, как подступает глухое раздражение.
— Мне только что сообщил этот ваш Сперанский, что мы на какое-то время остаёмся в Твери, — Нарышкин перевёл дух.
— Да, а что в этом есть какая-то проблема? — я невольно нахмурился.
— Нет-нет, что вы, ваше величество. Просто моя жена в положении, — быстро ответил
— Я вас поздравляю, Дмитрий Львович, если это всё, что вы хотели мне сообщить…
— Ваше величество, ради бога, простите меня, — Нарышкин снова попытался приблизиться, и снова ему не позволил сделать это гвардеец. — Я просто хотел просить вас, нет, умолять… — он на секунду замолчал, прервав самого себя на полуслове, а затем продолжил. — Мудров может осмотреть Марию Антоновну? Ей несколько дней было нехорошо, и мы рады, честно говоря, что остаёмся на некоторое время.
— Так просите об этом Мудрова, почему вы решили отвлечь меня с подобной просьбой? — я вскинул брови.
— Ну так я же… — он нахмурился, потом хлопнул себя по лбу. — Да, конечно, ваше величество, я не подумал. Разумеется, я сам обращусь с просьбой к доктору.
— Обратитесь, — довольно равнодушно заметил я. — Вот только думаю, что если до сих пор не произошло ничего непоправимого, то и не случится, и ваша супруга порадует вас сыном или очаровательной дочерью.
— Я на это тоже надеюсь, — Нарышкин поклонился, быстро развернулся и направился по коридору в сторону выделенных двору комнат.
— Надо намекнуть Мудрову, чтобы усилил наблюдение за женщинами в положении. В конце концов это его тема, и они одни из немногих, кто подвергался опасности. Ну, за исключением Кочубея, но там совершенно непонятный случай. Как он мог продолжать есть эту дрянь? Особенно после того, как ему плохо стало? Всё-таки людская душа — потёмки, — пробормотал я, глядя вслед уходящему Нарышкину. — Мне нужно чем-то заняться, чтобы не думать о том, что произошло.
Закрыв глаза, я прислонился лбом к прохладной стене. Мигрень нарастала, и даже не надо было ничего придумывать с причиной нашей задержки здесь, в Твери. Аромат розы достиг моего обоняния, и я выпрямился, стараясь контролировать себя, чтобы не ляпнуть того, о чём могу впоследствии пожалеть. Сосредоточиться получалось плохо, мешала всё усиливающаяся головная боль.
— Саша, — нежная женская ручка легла поверх моей. — Николай сказал, что у тебя болит голова, поэтому мы задержимся в Твери.
— Да, Лиза, я хотел сам тебе сообщить, но всё никак не могу до наших апартаментов дойти, постоянно что-то отвлекает, — я отлепился от стены и открыл глаза, посмотрев на Елизавету. Она была слегка бледна, но в целом выглядела здоровой, только немного встревоженной.
— Саша, ты можешь ехать в карете, — она смотрела на меня и хмурилась, отчего на гладком лбу образовалась крохотная морщинка. — Если у тебя болит голова, вовсе не обязательно совершать путешествие верхом.
— Лиза, это не обсуждается, — ответил я довольно сухо.
— Тогда ответь мне, это твоя головная боль заставила отправить гонцов за Макаровым и Архаровым, причём с наказом мчаться как можно быстрее? — она нахмурилась ещё больше.
—
— Тогда ты не заинтересовался бы мной снова, — она слабо улыбнулась. — Это связано с моим осмотром? Матвей Яковлевич задавал мне очень странные вопросы. Очень много безумно странных вопросов. И некоторые из них до сих пор вгоняют меня в краску.
— Лиза, что там за шум такой во дворе, что досюда долетают отголоски? — спросил я, прислушиваясь.
— Князья Гагарины догнали наш поезд, — ответила Елизавета, продолжая пристально смотреть на меня. — Проблема у Гагариных только одна: их слишком много, и оттого так шумно. Удивительно плодовитая семья! А встреча Павла Гагарина и его супруги, статс-фрейлины её величества вдовствующей императрицы, достойна стать сюжетом начала драмы. Зато Мария Фёдоровна в полном восторге и уже не переживает по поводу того, что плохо поела и что вынуждена находиться в этой богом забытой дыре. Похоже, госпожа Гагарина с мужем не слишком ладят. И это несмотря на то, что его величество Павел Петрович практически подарил Гагарина ей, разрешив брак, пойдя на это из-за уговоров тогда ещё Лопухиной.
— Странно, — я потёр виски. — А зачем тогда милейшая Анна Петровна так сильно хотела с мужем воссоединиться? Умоляла меня её к нему отпустить?
— Саша, это был всего лишь повод, чтобы уехать. Не думаю, что Анна Петровна действительно поехала бы к мужу, — Лиза скупо улыбнулась. — Она, скорее всего, и не помнила до сегодняшней встречи, как Павел Гагарин выглядит.
— Ты не только умна, у тебя ещё и чрезвычайно острый язычок, — я осторожно покачал головой. — Это безумно возбуждает, знаешь ли.
— Саша, не уводи, пожалуйста, тему разговора, — попросила Елизавета. — Ты всегда это делал, когда не хотел, чтобы я что-то узнала. Вот только тогда речь шла о твоих мимолётных увлечениях, а сейчас обо мне.
Она сжала кулачки, а я внимательно смотрел на неё, стараясь понять, нужно рассказать, или всё-таки попытаться оградить Лизу. Но как это сделать, когда очень скоро новость об отравлении будут мусолить на каждом углу? Ладно, попробуем обойтись полумерами.
— Мудров нашёл ядовитую траву на кухне, которую по ошибке добавляли в еду как приправу, — через пару минут напряжённого молчания сказал я. — И сейчас мы ждём Макарова, чтобы понять, это действительно была случайность, или чей-то злой умысел.
— Вопросы Матвея Яковлевича не были связаны с простым отравлением, — медленно ответила Елизавета. — Они были слишком интимные, слишком сильно касающиеся моего женского естества. И тут её глаза расширились, и она прикрыла рот ладонью: — Я потеряла ребёнка?
— Не знаю, — честно ответил я, заметив, как напряглись гвардейцы, которые, в отличие от всех остальных, вполне могли слышать, о чём мы говорим. — Мудров сказал, что это не исключено. Срок был слишком мал, чтобы знать наверняка. Она молчала, глядя на меня и всё ещё закрывая ладонью рот. — Лиза, скажи что-нибудь.