Александрийская поэзия
Шрифт:
Ах, Праксиноя, к тебе это, право, со складками платье
Очень идет. Но скажи, во что тебе ткань обошлася?
Страшно и вспомнить, Горго: затратила две или больше
Чистых серебряных мины; в покрой же — всю душу вложила.
По сердцу вышло зато.
Конечно,
Плащ принеси мне и шляпу подай, да приладь покрасивей!
40Детка, тебя не возьму я. Там страшно — кусает лошадка.
Нет, сколько хочешь реви, — не хочу, чтоб хромым ты остался.
Что же, идем! Ты, Фригия, малютку возьми позабавить.
В дом ты собаку впусти; наружную дверь — на задвижку.
Боги, какая толпа! Ах, когда бы и как протесниться
Нам через весь этот ужас! Без счета — ну впрямь муравейник!
Много ты сделал добра, Птолемей, с той поры, как родитель
Твой меж богами живет. Никакой негодяй не пугает
Путника мирного нынче по скверной привычке египтян.
Прежде ж недобрые шутки обманщики здесь учиняли;
50Все на один были лад — негодяи, нахалы, прохвосты.
Что же нам делать, Горго, дорогая? Смотри, перед нами
Конницы царской отряд. Любезный, меня ты раздавишь!
Рыжий-то конь — на дыбы! Погляди, что за дикий! Эвноя!
Словно дворняжка смела! Не бежишь? Он же конюха топчет.
Как же я рада, что дома спокойно малютка остался!
Ах, Праксиноя, смелей! Гляди, мы уж выбились. Кони
Стали на место свое.
Ну вот я опять отдышалась.
С детства я страсть как боюсь лошадей, да от кожи змеиной
Дрожь пробирает. Но живо! Толпа нам уж валит навстречу.
60Матушка, ты из дворца?
Из дворца, мои детки!
Пробраться
Можно туда?
Пробрались лишь терпеньем ахеяне в Трою. Так-то, красотка.
Терпеньем свершается всякое дело.
Вишь, изрекла, как оракул, старуха! Отправилась дальше!
Все-то нам, бабам, известно — как Гера и Зевс поженились. 127
Глянь,
Ужас! Дай руку, Горго. Ты, Эвноя, возьми Эвтихиду,
За руку крепче держи. Берегись, не отбейся! Все вместе
Мы протеснимся. Держись покрепче за нас ты, Эвноя.
Ах, злополучная я! Мое летнее надвое платье
70Разорвалось. Ах, дружок, ради Зевса, коль хочешь ты счастья,
Можешь ли ты последить, как бы мне и плаща не порвали?
Хоть не в моей это власти, но я постараюсь.
Ну, давка!
Словно как свиньи толпятся.
Смелее! Ну вот и пробились.
Быть же тебе, мой голубчик, счастливым теперь и навеки!
Нас охранил ты. Не правда ль, прекрасный, любезный мужчина?
Где же Эвноя? Пропала? Несчастная, крепче толкайся!
«Наши вошли», — молвит сват, запирающий дверь новобрачных.
Ну же, вперед, Праксиноя! Гляди, что ковров разноцветных!
Ах, как легки, как прелестны! Как будто богини их ткали!
80Мощная дева Афина! Каких же ткачей это дело?
Кто они, те мастера, что узоры для них начертили?
Люди стоят, как живые, и кружатся, будто бы живы,
Словно не вытканы. Ах, до чего ж человек хитроумен!
Там — вот так диво для глаз возлежит на серебряном ложе
Он, у кого на губах чуть первый пушок золотится,
Трижды любимый Адонис, любимый и в тьме Ахеронта.
Да перестаньте трепать языком бесконечно, сороки!
Что за несчастье! Убить они могут — разинули глотки!
Что это? Кто ты такой? Что тебе-то, что мы разболтались?
90Слуг заведи и учи. Ты учить сиракузянок вздумал!
Да, чтоб ты знал: из Коринфа мы родом, а знаешь, оттуда
Беллерофонт 128был; и мы говорим по-пелопоннесски.
Мы, полагаю, дорийки, дорийская речь нам пристала.
Нет, не родился никто, кто бы нас пересилил, клянусь я,
Разве что царь. Очень нужен ты мне! Не болтай по-пустому.