Александровскiе кадеты. Смута
Шрифт:
Начальником караула оказался совсем юный алексеевец с погонами вольноопределяющегося, с черно-желто-белым «царским» шнуром по контуру — гимназист или реалист, имеющий, в силу образовательного ценза, права в дальнейшем держать экзамен на офицерский чин. Перед раненым полковником с грудью в орденах и окружавших его александровцах в их известной всему фронту черной форме с алыми кантами карманов он явно робел.
— Заключённый Бешанов?..
— Камера номер два, ваше высокоблагородие!
— «Господина полковника»
Фёдор вновь шёл подвальным коридором, только теперь это уже был просто подвал. Впечатлительный Петя Ниткин, судя по его виду, наверняка ощущал сейчас и «запах смерти» и тому подобное, что отлично смотрелось на страницах «Приключений „Кракена“» — а сейчас для Фёдора это был просто подвал.
Он запретил себе думать о тех, кого здесь расстреляли, кто встретил тут свой конец. И потому — это просто подвал. Сырой, полутёмный. Но просто подвал.
Цифра «2» была кое-как выведена белой краской на двери камеры. Александровцы остановились.
— Я отвечаю за всё, господа прапорщики, что бы ни случилось, — Две Мишени отодвинул засов.
Иосиф Бешанов сидел на грубо сколоченном топчане, откинувшись и привалившись к стене. Лицо его сделалось совершенно белым, глазам запали; он глядел прямо перед собой, странным отсутствующим взглядом.
— Заключённый Бешанов, встаньте.
Тот не пошевелился, даже головы не повернул.
Две Мишени, похоже, его молчанию ничуть не удивился.
— Можно и здесь, — сказал спокойно, извлекая с некоторым трудом массивный маузер из кобуры. — Исповедаться, покаяться и причаститься не предлагаю. Другим бы предложил, но не вам.
Только теперь Бешанов соизволил повернуть голову.
— Убивать явились, да?.. — губы его кривились, вздрагивали.
— Казнить, — с прежним спокойствием ответил полковник.
Взгляд Бешанова метнулся к Ирине Ивановне, глаза сощурились.
— А, небось порассказывала обо мне всякого… она ж, как и я, в чека работала… у Благоева… в военно-политическом… с хахалем своим, Жадовым…
Две Мишени не дрогнул.
— Нам известны ваши преступления, Бешанов. Вплоть до самых последних.
— Да? А где ж тогда ваш суд, а, полковник?.. даже когда ты меня вот с нею — пока она с тобой была, потом-то с Мишкой Жадовым валялась-миловалась — когда ты меня фараонам сдал, и суд был, и присяжные. А теперь что же?..
— Судить тебя — слишком много чести, — голос Константина Сергеевича оставался ровен, но Фёдор знал, во что обходится полковнику это спокойствие. — К тому же один раз уже пробовали. Ничего хорошего не вышло.
— Так это баба жадовская меня под расстрел подвести хочет, — прохрипел Бешанов. — Сама красным служила, не за страх, за совесть, сам Троцкий её хвалил! Мне не веришь — у Костьки Нифонтова спросите,
— Нифонтов? Костя? — вырвалось у Ниткина. — Так он здесь?
Бешанов криво ухмыльнулся.
— Здесь он, здесь. Вот она, — он ткнул пальцем в сторону Ирины Ивановны, застывшей, словно мраморная статуя, — его и подстрелила. Мне-то Костька заливал, что, дескать, ни за что, ни про что, но я-то думаю, что врёт. Руки небось распустил, вот и получил пулю. Оно и верно, куда мозгляку этому до Жадова. Тот-то здоровенный, и высокий, и плечистый…
Фёдора скрутило тугой и горячей ненавистью. Да что он себе позволяет, этот Йоська?!
— Костю Нифонтова надо отыскать. Особенно, если отец его всё-таки выживет, — негромко сказал Две Мишени, почему-то — Бобровскому.
Левка торопливо кивнул.
— Но об этом позже, — полковник поднял маузер. — Молись, Бешанов, если хоть одну молитву знаешь.
— Знаю, знаю… — пробормотал Бешанов, сползая с топчана. — Погоди, полковник, дай и впрямь помолиться… я ж отсюда никуда не денусь…
В следующий миг он рванулся вперёд.
Если б не рана Константина Сергеевича, Бешанова тут же бы и встретила пуля; но Две Мишени чуть-чуть промедлил, самую малость, и Йоське этого хватило.
Глава XII.3
Нырнул, с ловкостью хорька кинулся между александровцами, выстрел Аристова пропал даром; однако на пути у Бешанова вырос Фёдор Солонов.
Давным-давно они встретились почти вот так же, «на кулаках», а теперь круг завершался.
Йоську встретил хорошо нацеленный удар — прямо в подбородок, и второй — апперкот, когда первый Бешанову удалось отвести. Что-то хрустнуло, и Йоська с глухим стуком повалился на серый цементный пол камеры.
…Фёдора не «трясло», его не «заливала ненависть». Он встретил врага и ударил словно машина, спокойно, без чувств и эмоций. И не думал о «замкнувшемся круге», и ни о каких «символах» со «знаками» не думал также. Просто сшиб Йоську с ног хорошо поставленным ударом, и всё.
Ирина Ивановна уже хлопотала вокруг скривившегося от боли Константина Сергеевича, дёрнулась было к Фёдору, но тот лишь рукой махнул — сами, мол, справимся.
Йоська заворочался и застонал. Фёдор с Левкой Бобровским вздёрнули его на ноги, для верности заломив руки за спину. Толкая, повели вперёд — в тот самый дальний угол обширного подвала, где чекистов заблокировали изначально.
Бешанов, похоже, приходил в себя. Живуч, однако; и, когда его прислонили к стене, не связывая руки, захрипел, попытался снова прыгнуть.
Не получилось.
— Именем России!..
Фёдор Солонов выстрелил.
И, в отличие от раненого Аристова, не промахнулся.