Алексеев. Последний стратег
Шрифт:
— Значит, вы не одобряете моё желание просить аудиенции для разговора начистоту?
— Мне трудно одобрить такое. Но, во всяком случае, господин адмирал, это будет поступок мужественного человека...
Генерал-адъютант действительно попросился на аудиенцию к монарху и получил её. Адмирал Нилов сказал сразу:
— Ваше величество, от имени людей военных, лично преданных вам, прошу об одном.
— О чём же?
— Я вас умоляю удалить от власти императрицу Александру Фёдоровну. Это единственное ещё средство спасти Российскую империю и династию Романовых.
— Я
— Но вы же знаете, ваше величество, отношение сограждан к хозяйке Зимнего дворца?
— Да, знаю. Для меня это не секрет.
— Так что же вы тогда ничего не предпринимаете?
— Императрица - иностранка. У неё в этой стране нет никого, кроме меня, кто мог бы защитить её.
— Но, ваше величество, судьба империи пока ещё остаётся в ваших руках. Убедите супругу оставить государственные дела. И тогда всё поправится.
— Не могу.
— Простите за смелость суждения, ваше величество. В таком случае Россия может оказаться во власти революционной анархии. Она же уже угрожает вашей императорской династии.
— На всё есть воля Божия...
Нилов поделился с Алексеевым впечатлениями. Михаил Васильевич лишь заметил:
— Мне кажется, что государь смирился со своей судьбой.
— А с судьбой империи, великой России?
— И с ней тоже. Словно рок какой-то витает сейчас над нами...
Алексеев убыл в Крым, оставив за себя в Ставке генерала Гурко. Там, на Юге, он услышал об убийстве Григория Распутина. Не без внутреннего возмущения он узнал, что Николай II буквально бросил Ставку, поспешив в Царское Село.
Впоследствии Алексеев скажет о тех днях, когда Ставка осталась на несколько дней без Верховного главнокомандующего и полномочного начальника её штаба:
— Это было преступно. Ставка оказалась совершенно обезглавленной. А ведь война не утихала.
— Почему преступно? Ведь оставался генерал Гурко, человек в военных делах достаточно опытный.
— Он не владел ситуацией. И к тому же стремился сделать много ненужного. Особенно в преобразованиях армии, которая сражалась.
— Но ведь ничего же не случилось.
— Это было просто везение. Будь немцы не такими пассивными, они могли одним небольшим наступлением привести обезглавленную Ставку в замешательство.
— Император уехал тогда, чтобы провести военный совет в столице.
— Он уехал, чтобы утешить в горе императрицу после убийства Распутина.
Когда Алексеев вернулся из Крыма в Ставку, первым, кого он пригласил из штабных начальников к себе на доклад, был генерал-квартирмейстер Пустовойтенко, носивший теперь погоны генерал-лейтенанта:
— Михаил Саввич, как на фронтах идут дела?
— Под Ригой немцы день назад пробовали провести разведку боем на Западной Двине. Атаковали сильно, при артиллерийской поддержке.
— Что ответили наши сибирские стрелки?
— Штыковой контратакой отбросили германскую пехоту назад, в свои окопы.
— Молодцы. А как на других фронтах? Будучи в Крыму, я знал только о важнейших событиях.
— Михаил Васильевич, историческая комиссия при штабе Ставки близка к
— Прикажите доставить мне для прочтения эти описания.
— Будет исполнено. А теперь разрешите мне доложить вам об оперативной обстановке на фронтах на сегодняшнее утро.
— Прошу к карте. Докладывайте...
Историческая хроника действий русских войск была прочитана Алексеевым. Пометок он почти не делал, но на титульном листе расписался и дважды подчеркнул слова наложенной им резолюции:
«Материалы эти дать для военных газет. И в те российские газеты, которые пишут о боевой работе нашей армии. Алексеев».
Возможно, Михаил Васильевич в тот вечер думал о том, сколь много ратных трудов проделано за четыре года войны. И о том, что все они пойдут прахом, если государство охватит разрушительная сила революционной стихии. Возможно, и о том, что о подвигах русского воинства в Мировой, Великой, Отечественной войне будет рассказано россиянам лишь через многие годы. Как оно в действительности в общем-то и случилось.
«1-я Гвардейская пехотная дивизия действовала всю войну ровно и без осечек, вписав в свой формуляр люблинские бои, Ивангород, краковские скалы, Ломжу, сокрушение прусской гвардии под Красноставом, Вильну - и далее Стоход. Отметим под Люблином и в ивангородских боях преображенцев графа Игнатьева, под Тарнополем - их уже с полковником Кутеповым и под Красноставом - измайловцев Геруа 2-го.
В тех же делах прославилась и 2-я Гвардейская пехотная дивизия, начав кампанию богатырским боем на Тарнавке, где московцы с полковником Голъфтпером в день сто второй годовщины Бородина одним ударом разнесли дивизию силезского ландвера Войрша и взяли 42 стреляющих орудия. Тарнавка - самое блестящее пехотное дело всей войны.
Исключительно красивым было дело 4-го батальона лейб-гренадер 9 июля 1915 года под Крупами. Командир батальона полковник Судравский 2-й ( «дядя Саша» ), смертельно раненный, приказал нести себя впереди шедших в контратаку рот, затянув полковую песню, подхваченную гренадерами, и скончался с этой песней на устах на бруствере немецкого окопа...».
«...В Мазурских озёрах 2-я бригада 26-й пехотной дивизии генерала Ларионова отразила 3 дивизии 11-го, 17-го и 20-го германских корпусов, в то время как под Арисом 160-й пехотный Ново-Трокский полк сразился со всем 1-м армейским германским корпусом. Армия Ранненкампфа была этими делами спасена...».
«Блестящим было участие VIII армейского корпуса, которым командовали последовательно Радко Дмитриев (Галиция), Орлов (Сан), Владимир Драгомиров (Карпаты, Волынь), Деникин и Елчанинов (Румыния). Чем тяжелее были бои, тем больше славы приобретали эти войска. Упомянем только Желиборы (прагцы полковника Кушакевича), Закличин (минцы полковника Бакрадзе), Ватин (модлинцы подполковника Русова), Кошев (подольцы подполковника Зеленецкого и житомирцы полковника Желтенко).