Алексеев. Последний стратег
Шрифт:
— Там же, - добавил он, - и генерал Алексеев, только что прибывший из Ставки.
Войдя в кабинет, я сделал общий поклон и отдельно поздоровался с М. В. Алексеевым, подошедшим ко мне. Вслед за ним подошли и другие, из числа коих некоторых я не знал, совсем. Я сразу был засыпан вопросами о том, что делается на фронте.
Члены Временного правительства собирались медленно, и, беседуя с ними, я никак не мог уловить момент, когда собственно частные разговоры перешли в стадию официального заседания...
Перейдя
— Александр Фёдорович, - обратился кто-то из слушавших меня к Керенскому с вопросом, — нет ли у вас людей, чтобы послать успокоить войска фронта? Хорошо бы, если бы эти люди поговорили в одном, другом месте и урезонили бы войска, - пояснил этот кто-то свою мысль.
Я не расслышал ответа, так как он не мог меня заинтересовать в силу безнадёжности предлагавшейся меры. «Какая вера в силу и значение слова!.. Новые бесконечные разговоры на убийственных разлагающих митингах вместо серьёзных, хорошо продуманных мер строгости», - печально подумал я.
Рядом со мной, поникнув седой головой, слушал мой грустный доклад Верховный главнокомандующий русской армией генерал Алексеев. К нему подошёл один из министров.
— Михаил Васильевич, - сказал он, - меня гложет мысль о необходимости использования в интересах России обещаний наших западных союзников в отношении Константинополя и проливов. Ведь весь смысл войны и принесённых жертв в том, чтобы приблизиться к разрешению этой важнейшей для нашей Родины внешней проблемы! Нельзя ли выделить для этой задачи два-три корпуса войск?
Мне осталось не совсем ясным, как предполагалось использовать эти корпуса. Но какой оптимизм и какое незнакомство с действительным положением на фронте звучало в словах этого министра!
— Вы слышали только что доклад о состоянии армий Северного фронта, - ответил Алексеев. — В таком же положении находятся войска и на остальных фронтах. Что касается Черноморского флота, то он сохранился немногим больше, чем Балтийский. При этих условиях ни о каких десантных операциях думать не приходится. Нам, глубокоуважаемый Павел Николаевич, «быть бы только живу», - закончил генерал Алексеев.
Да, подумал я, хаос, неосведомлённость, безволие и бессилие. Такая власть, подумал я, подменяющая дело словами, обречена на падение...».
Алексеев всё же предпринял шаги, чтобы убедить правительство в преждевременности проведения серьёзной наступательной операции. 1 мая он пригласил в Ставку главнокомандующих фронтов с их начальниками штабов. Вопрос обсуждался только один: о готовности войск к предстоящей операции.
Выступили все главы фронтов - генералы Драгомиров, Гурко, Брусилов, Щербачёв, другие военачальники. На сей раз все из них отмечали общее падение воинской дисциплины. Участились случаи невыполнения нижними чинами приказаний офицеров, прямого неповиновения командирам. Причём это явление распространялось уже не только на тыловые, запасные части, а и на окопников, чего раньше
Волновало генералитет и отношение армейских масс к Временному правительству. Генерал Щербачёв, фактический главнокомандующий Румынским фронтом, прямо сказал на совещании:
— Солдаты моего фронта на Временное правительство не надеются.
— Но это же сегодняшняя государственная власть в России?
— Для нижних чинов сегодня вся власть в Советах рабочих и солдатских депутатов.
Мнение участников первомайского совещания в Ставке оказалось на редкость единодушным. Русская армия наступать не готова не только из-за низкого морального состояния войск, но и в силу необеспеченности армий всем необходимым, прежде всего боевыми припасами и военным снаряжением. Возможность проведения операции виделась в самом лучшем случае только в июне.
Антанта прореагировала на «алексеевское» совещание самым решительным образом. Париж и Лондон предупредили Временное правительство, что если в самое ближайшее время на Русском фронте не начнётся наступательная операция, то Россия в дальнейшем может лишиться поддержки союзников, прежде всего материальной и финансовой.
Антанта также намекнула Петрограду о том, что он имеет большие банковские долги перед Францией, Англией и даже Бельгией. И что эти долги значительно превосходят российские займы, взятые до войны в германских банках. Такой «намёк» возымел должное действие.
Из столицы срочно позвонили в Могилёв:
— Уважаемый Михаил Васильевич. Доложите о готовности наступать.
— Фронты только начали подготовку.
— Пока вы там ни шатко ни валко готовитесь, родное Отечество может остаться без союзников.
— Они должны войти в наше положение. Они же знакомы по донесениям французских наблюдателей с состоянием Русской армии и особенно её тыла.
— В Париже о наших трудностях не хотят и слышать.
— Там боятся быть раздавленными германской военной машиной.
— Хорошо. Тогда сообщите союзникам, что мы ускоряем подготовку к наступлению...
Париж и Лондон нашли ещё один способ давления на Россию. В Петроград от временного поверенного России в Швейцарии пришли две секретные депеши, которые произвели переполох. Копии депеш были немедленно отправлены в Ставку курьером. Их содержание не доверили даже телеграфному аппарату.
В первой депеше из Швейцарии говорилось, что между Францией, Англией, Италией, с одной стороны, и Японией, с другой стороны, состоялся обмен мнениями на правительственном уровне. Обсуждался один вопрос: как быть, если Русская армия потеряет способность к проведению фронтовых операций?
Российский поверенный из Берна сообщал, что, якобы, обмен мнениями дал следующий результат. Если Россия не захочет наступать, то Страна восходящего солнца пошлёт на европейский континент миллионную армию. Японские войска усилят союзников на Французском и Итальянском фронтах и будут там сражаться до полной победы над Германией.
Но за миллион японских солдат и офицеров требовалось чем-то заплатить. Антанта обещала за победный вклад в войне с Германией и Австро-Венгрией «подарить» Японии право на владение китайской Маньчжурией, Россия (которая об этом ничего не знала) должна была уступить огромный по территории Уссурийский край. То есть современное Приморье.