Алексей Михайлович
Шрифт:
Стеклянные зрачки Таниных глаз потемнели, сузились. По прозрачному лицу медленно скатилась слеза.
— Отошла, — мрачно обронил стрелец и, закрыв покойнице глаза, перекрестился.
Молча сняв шапку, Корепин стал на колени, приложился к холодеющей руке Тани. В это время в избу ворвался Куземка.
— Поспешай, Савинка, ведет нас князь на Коломенское! А ватаги наши перед иноземными полками отступать почали. Как бы не прикинулось лихо.
Савинка жалко
— Некуда нонеча мне поспешать… Подошел я до краю остатнего.
Нагаев придвинулся к лавке, перекрестился и отвесил Корепину земной поклон.
— За дружбу за твою спаси тебя Бог, а дорога моя еще впереди. Не поминай лихом, прощай.
Он помялся и вздрогнувшим голосом прибавил:
— А живой к живому тянется. Почивший же да отыдет ко Господу.
Корепин с неожиданной силой вскочил с колен.
— На Коломенское!… К царю!
Он схватил со стола секиру и побежал на улицу.
— Эй, люди, за мной!… К царю! На Коломенское!
ГЛАВА XVIII
Застыв перед образом великомученицы Варвары, без слов молился государь. По обе стороны его лежали, распластавшись на каменном полу, Ртищев и Милославский. Изредка взор Алексея крадучись скользил к окну, задерживался ненадолго на пыльной дороге, а чуткое ухо тревожно ловило далекие, заглушенные шумы.
Край дороги заметно темнел, как будто сплющивался. Шумы росли, переходили в отчетливые, возбужденные крики.
— Идут, смутьяны, — шепнул царь.
Действительно, к площади подходила толпа.
В церкви стало тихо, как в пещере отшельника. Старенький поп, приготовившийся к возгласу, замер с полураскрытым ртом. Дьячок, захватив в охапку требники, сунулся, было, в алтарь, но Алексей гневно топнул ногой и велел продолжать службу.
Точно град под могучие раскаты грома, заколотились в стекла и просыпались по церкви озлобленные выкрики мятежников.
Царь опустился на колени и, уткнувшись лбом в пол, чуть слышно приказал ближним:
— Покель не поздно, обряжайтесь в подрясники и сокройтеся у царицы.
Милославский и Ртищев нашли царицу с детьми, забившимися под постели и лавки.
Царевич Федор вцепился в ногу Ртищева.
— Ты все! Из-за тебя, плюгавца, смута содеялась!
Он потянул Федора к себе и отвесил ему звонкую оплеуху.
— А не удумывай медных денег нам на страхи великие!
— Ми-и-ло-слав-ско-о-ого! Из-мен-ни-ка Рти-и-ище-ваааа! — отчетливо доносилось с площади.
Марья Ильинична бросилась на шею отцу.
— Помираю!…
В церкви,
— Тебя, государь, смерды требуют!
Алексей надулся.
— А не бывало такого, чтобы мы службу Господню до конца не выстаивали! — громко отчеканил он, чтобы слышно было молящимся, и шёпотом прибавил:— Повели попу не поспешать. Пущай тянет обедню, покель можно тянуть.
Стрешнев, передав священнику приказ царя, вышел на улицу, но тотчас же снова вернулся.
— Пожалуй, государь, выдь к бунтарям… Инако, лиха бы не было, ежели они сами сюда ворвутся. А грозят!… Ей, пра, грозят, окаянные!
Государь, подумав, решительно поплыл на паперть.
— Царь!… Царь жалует! — нервною дрожью перекатилось по толпе и стихло.
Сняв шапки, гилевщики теснее сомкнулись и подвинулись к паперти. Нижегородец Мартын Жердынский взял у Куземки шапку с письмом и подал царю.
— Изволь, великий государь, вычесть письмо перед миром, а изменников привесть пред себя!
На площади и вдоль дороги выстраивались мятежные войска.
Государь сразу повеселел: «Ужо будет потеха вам!» — с наслаждением подумал он и, погрузив в бороду пятерню, ласково кивнул Кропоткину.
Князь, выставив по-военному грудь, четким шагом подошел к Алексею.
— Государь! — прямо глядя пред собой, крикнул поручик. — Споручило мне московское войско весть возвестить!
Он повернул голову к толпе и торжественно продолжал:
— Покель не изведешь ты изменников и воров денежных, будут рейтары со стрельцами служить не тебе, государь, а народу!
Ошарашенный царь отступил к двери, готовый шмыгнуть в церковь. К нему подошел Толстой, что-то торопливо проговорил и тотчас же, высоко подняв голову, затопал ногами.
— А и пора, государь, повывести изменников денежных. Достаточно людишкам немочным терпеть от ближних воров твоих. Покель не расправишься с денежными ворами и я служу не тебе, а народу!
Гилевщики радостно загудели.
— Истинно!… По-божьему речет.
Сиротливо склонив голову на плечо, царь поднес руки к глазам.
— Тужу и рыдаю, — всхлипнул он и воззрился на небо, — ибо всюду кривды творятся. Ибо рыдает и тужит мой народ, сиротины мои… Помози мне, Господи, извести изменников богомерзких, стол мой окруживых!
Он неожиданно поклонился на все четыре стороны и страстно бросил:
— Спаси вас Бог, что не страшась, всем миром пожаловали челом бить на изменников своему государю!