Алена и Аспирин
Шрифт:
Он отпустил девчонку и выхватил пистолет. Руки тряслись; прыгающий фонарь осветил стволы по обе стороны дороги, низко нависшие ветки и темную размытую тень, несущуюся на Аспирина со скоростью экспресса.
Он закричал и выстрелил. Еще раз. Еще.
Он открыл глаза в полной темноте.
Кажется, у него не было правого уха.
Он поднял руку, с трудом дотянулся до головы. Ухо все-таки было, но слишком большое, покрытое густой и липкой жижей.
Пистолет!
Он завозился, зашлепал
Белый круг ослепил. Аспирин зажмурился, но круг не пропал, только сделался темно-красным, как остывающая звезда.
— Вставай, — сказал тонкий дрожащий голос. — Вставай… А ну вставай!
Пистолета не было. Аспирин напрасно шарил руками по мокрой траве.
— Вставай, а то застрелю! Сейчас охотничий сезон… И никто ничего не подумает!
В голосе девчонки была такая ненависть, что Аспирин содрогнулся.
Он поднялся на четвереньки. Кружилась голова, и он по-прежнему ничего не видел. Перед глазами плыли красные пятна. Девчонка, кажется, стояла рядом, светила в глаза фонарем.
— Ты стрелял в Мишутку.
Аспирин, кряхтя, привалился к стволу сосны. Ухо горело, мозжило плечо. И оставалось непонятным, сможет ли он встать.
— Поднимайся!
Он вспомнил тень, несущуюся в просвете между стволами. И понял — все, пропали отговорки. Не задурить себе голову Первомайском, легкими каникулами, странными совпадениями и совпавшими странностями, не залить коньяком ту трещину, которая разверзлась сейчас между Аспирином и всем нормальным миром. Миром, где царствует здравый смысл.
— Вставай, — сказала Алена. — Идем к машине.
Он все-таки выпрямился и встал, держась за дерево.
— Если только дернешься, Мишутка тебя убьет.
Он повернулся и пошел по дороге — вслед за своей черной хромоногой тенью. Алена шла сзади и светила ему в спину. Тень Аспирина тянулась головой вперед, загромождала собой обе заросшие колеи, по сторонам высвечивались густо сплетенные ветки.
Иногда он поворачивал голову — ему казалось, что в чаще хрустнул сучок. Он боялся увидеть, как светло-коричневая тень скользит параллельно дороге. И он не видел — в лесу было пусто и тихо, еле слышно шелестел по листьям мелкий дождь. Иногда его капли вспыхивали под лучом фонарика, как метеориты.
Машина стояла там, где ее оставили. Аспирин увидел сперва капот и левое крыло. Боковое стекло растрескалось. Аспирин подошел ближе — и чуть не упал заново.
Багажник был вскрыт изнутри, как консервная банка. Топорщились смятые, кое-где надорванные края.
Аспирин стоял долго, минуты три, и смотрел. Дождь становился сильнее.
— Отпусти меня, — сказал наконец Аспирин.
— Ты стрелял в Мишутку, и я никогда тебе этого не прощу.
Он повернул голову и увидел, что плюшевый медвежонок лежит у нее на руках, и что кое-где из него торчит вата.
— Я ничего тебе не сделал, — сказал Аспирин. — Я… только
— Случайно, — повторила Алена чужим отстраненным голосом. — Ничего не изменить. Теперь ты будешь делать то, что скажу я, или умрешь.
В половине первого ночи они въехали во двор. Аспирин бросил машину под окнами, чего не позволял себе никогда, ни за какие коврижки. Впрочем, машина с раскуроченным багажником уже не представляла прежней ценности.
Консьержка тетя Света ахнула и отшатнулась.
— Авария? Леша, авария, да?!
— Да, — сказал Аспирин, прикрывая ладонью лицо.
— Занесло и врезались в столб, — ясным голосом сообщила Алена.
В квартире она первым делом выложила на кухонный стол пистолет.
— Спрячь, — сказала с брезгливостью.
Аспирин заперся в ванной. Долго разглядывал себя. На левой щеке кровоточили зарубки-царапины, всего четыре штуки. Еще одна царапина на шее — длинная, но неглубокая. Ухо раздулось. Вокруг глаза наливался синяк. На плече кровоточила ссадина. Все это было сущими пустяками, если вспомнить участь несчастных бомбил…
— Не плачь. Я знаю, тебе больно. Но я с тобой. Все будет хорошо…
Он приоткрыл дверь ванной.
Алена сидела на кухне, на коленях у нее лежал медведь, в руке была иголка с ниткой. Алена шила сосредоточенно, как хирург, ласково приговаривала:
— Потерпи. Ничего не будет заметно. Я хорошо зашью. И следа не останется.
Аспирина передернуло. Он снова заперся и сел на край ванны.
Все равно, кто она такая, ведьма или пришелица из космоса. Все равно, кто оно такое — оборотень или киборг-трансформер. Аспирину теперь надо бежать, бежать во все лопатки, но только неясно, далеко ли он сможет уйти…
Минут через пятнадцать в дверь постучали.
— Чего? — спросил Аспирин.
— Мне надо помыться, — сказала Алена. — Пусти меня, пожалуйста.
— А если не пущу? Он выломает дверь?
— Если не пустишь, я умоюсь на кухне, — сказала Алена после паузы. — Мне не так много от тебя надо. Не трясись.
— Я трясусь?!
Он открыл дверь. Алена стояла перед ним — мокрая, перепачканная землей, жалкая, с неумолимым блеском в голубых глазах. Мишутка покоился у нее на руках, смотрел пластмассовыми зенками.
— Мойся, — сказал Аспирин сквозь зубы. — Чтобы тебя смыло.
Алена не ответила.
Аспирин нашел в баре бутылку армянского коньяка, страшно дорогого, припасенного на праздник. Распечатал и отхлебнул. Показалось мало; он лег, пачкая простыни кровью, которая все сочилась, не переставая. Отхлебнул еще.
Подумалось: а может, сожрать пачку снотворного, заглотать коньяком и — бултых в постельку?
— Чтоб тебя смыло в канализацию к чертям собачьим, — сказал он, слушая шум воды в ванной. — Дождешься, я спалю хату вместе с твоим… Хата застрахована… а он — нет!