Альфа и Омега
Шрифт:
— Ты упрямая, как сам Зверь, маленькая омега, — вздохнул тот, покачав головой. — Вот вбила же себе в голову ерунды всякой… Почему тебе так важно все контролировать?
— Потому что… — Я осеклась, не будучи уверена, что хочу продолжать. Перед глазами всколыхнулись старые, выцветшие образы воспоминаний, которые я надеялась навсегда похоронить в недрах своей памяти, но которые все равно возвращались куда чаще, чем следовало бы.
Полутемный зал, разбросанные по полу пятна света от цветных прожекторов, толстые театральные портьеры, душно и густо пахнущие пылью. Дрожащие колени, ощущение липкой влажности, покрывающей все мое
Я видела по глазам Йона, что отголоски моих воспоминаний докатились и до него. Не картинками или звуками, но ощущениями. Как я тогда ощутила его кромешный детский ужас, связанный с тем, что случилось с его матерью много лет назад.
Скелеты, спрятанные в шкафах, покрытые пылью и паутиной, но все равно едва слышно постукивающие костями всякий раз, когда кто-то проходит слишком близко. Была ли я готова рассказать ему о том, что со мной тогда произошло? Нет, конечно, нет. Я сама все еще не могла принять произошедшее и простить себя за то, что тогда случилось. И слишком боялась услышать то, что слишком много раз слышала до этого.
«Сама виновата», — так мне сказала мама, когда я рассказала ей о первых своих отношениях с альфой, который променял меня на другую омегу только потому, что меня в нужный момент не оказалось рядом, а ему приспичило «сбросить напряжение». Наверное, нет ничего удивительного в том, что, когда спустя некоторое время она, выпив лишнего, начала мне жаловаться на отца и на то, что он, подлец такой, ее бросил, а она все еще его любит, я ответила ей ровно теми же самыми словами. Тогда я чувствовала себя гордой и невероятно остроумной, отдавая этот «кармический долг». Сейчас мне было неприятно об этом вспоминать.
Сама виновата.
Одно поколение за другим говорило эти отвратительные, убивающие все живое внутри слова. Привлекаешь слишком много альф? Сама виновата, учись контролировать свой запах. Никого не привлекаешь? Сама виновата, работай над собой и будь более открытой. Тебя поймали в темном переулке и изнасиловали? Сама виновата, нечего ходить темными переулками и пахнуть. Что значит, это твоя природа? Что значит, ты слабая омега? Вот вышла бы замуж в шестнадцать лет, никто бы не посмел на тебя позариться, ведь ты была бы покрыта запахом мужа и защищена им. Замечание между строк — это вообще ни разу не помогало. Те альфы, что брали свое силой, плевать хотели на то, пахнешь ты другим мужчиной или нет. Кого-то это даже еще больше заводило, ведь они буквально захватывали и присваивали чужую территорию.
Просто признай и запомни, что ты виновата во всем, что с тобой происходит или не происходит, и всегда будь готова просить прощения за то, что ты просто существуешь на этом свете, не соответствуя мнимым идеалам коллективного бессознательного.
В кухню, отвлекая мое внимание от этих неприятных размышлений, вошла Сузи. Она слегка прихрамывала, но держалась на удивление бодро для той, кому вчера так здорово досталось. Правая половина ее лица превратилась в сплошной кровоподтек, полностью скрывший один глаз, зато второй сверкал
— Зубы на месте? — как-то слишком дежурно поинтересовался у нее Йон, с усилием оторвав от меня взгляд. Я чувствовала, как много у него вопросов, но мы оба понимали, что сейчас для них не время и не место.
— Все нормально, братишка, — немного в нос отозвалась та, взгромоздившись на табурет. — Док мне выписал пару таблеток, так что… буду как новенькая.
— Ребра целы? — спросила я, садясь напротив нее. Я не была уверена, что омега помнила, как я вчера буквально выволокла ее из комнаты на себе, но в любом случае не ждала особых благодарностей за это.
— Да кто ж их знает, — пожала плечами Сузи. — Болят, собаки такие.
— Что случилось? Почему он… Почему он взбесился? — нерешительно уточнила я, краем глаза наблюдая, как Йон накладывает побитой омеге остатки каши из большой кастрюли.
— А разве им нужна причина? — скривилась она, аккуратно вставляя в разбитые опухшие губы сигарету и поджигая ее. — Может, жена ему не дала или шеф на работе раком поставил, откуда ж мне знать?
— А может быть, ты…
Я оборвала саму себя, осознав, о чем именно собираюсь спросить. Не потому, что действительно так думала, а потому, что так думать было легче. Всегда легче спрятаться за отрицанием, чем допустить, что некоторые бывают просто злыми по своей природе. Или что плохие вещи случаются с теми, кто их не заслужил — пусть даже был острой на язык занозой, обожающей драмы на пустом месте.
— Ты не виновата, — неуклюже закончила я. — Мне жаль, что это произошло с тобой. Я… могу что-нибудь для тебя сделать?
— Прекрати внушать ей мысль, что она заслуживает жалости для начала, — встрял Йон, поставив тарелку с кашей перед Сузи и выхватив сигарету у нее изо рта.
— Эй! Братишка, верни ее! Последняя же!
— Ну и отлично, — пожал плечами он, всунув едва раскуренную сигарету в горлышко пустой молочной бутылке, торчащей из мусорного ведра. — Хана, оставь ее. Будешь с ней нянчиться, она сядет тебе на шею и будет до победного отыгрывать роль бедной сиротки, о которой некому позаботиться.
— Ты злой, братишка Йон, — поморщилась Сузи, но я совершенно точно видела, сколько тепла плескалось во взгляде ее на данный момент единственного глаза.
Ей действительно знатно досталось, и гротескная асимметрия ее частично опухшего лица лишь усиливала это впечатление. Глядя на нее, я ощущала одновременно ужас и злость из-за того, что подобное вообще с нами происходило. А еще… еще оно что-то упрямо тревожило в моем подсознании, но у меня никак не получалось…
Понимание нахлынуло внезапно. Сон, что никак не давался мне в руки поутру, неожиданно снова расцвел перед моими глазами во всей своей уродливой и омерзительной полноте.
Я видела Джен. Привязанную к стулу, избитую, измученную, едва живую. Кровь, что стекала по ее лицу, капала на черную плитку, которой был вымощен центр ее темницы, с чьих стен на нее взирали серые мертвые лица. Над ней стоял альфа в белом, безликий и страшный. У него не было ни глаз, ни носа, только рот. И этот рот все кричал и кричал, а кулаки все продолжали наносить удары, пока от лица моей любимой подруги не осталась только кроваво-черная маска с торчащими в стороны осколками кости. То самое, что я видела перед тем, как проснуться в холодном поту.