Альфред Нобель
Шрифт:
Кроме того, Нобель написал роман «Господин Будущее». Этот роман любопытен прежде всего своим социально-политическим содержанием. В уста главного героя романа, имя которого послужило названием для него, Нобель вкладывает свою программу создания нового общества. Свои размышления он начинает с рассмотрения трёх возможных типов государственного устройства: передача власти по наследству, конституционная монархия и республиканское правление.
Первую возможность он сразу же отбрасывает. В России он неоднократно наблюдал, насколько бывает несправедливой царская власть, склонная к самым разнообразным злоупотреблениям. Конституционная монархия, по мнению Нобеля, лучше, но, в конечном счете, тоже является лишь «полумерой»: конституция
Кроме того, после тех неприятных событий, которые произошли в его жизни из-за участия в строительстве Панамского канала, когда он оказался причастным к многочисленным злоупотреблениям, наделавшим так много шума, у Нобеля появились и другие соображения, не позволявшие ему принять республиканскую форму правления: «Главные занятия депутатов, — писал он, — это бесконечные разглагольствования и вымогание взяток».
Примерно в том же духе написан весь роман. Нобель безоговорочно отбрасывает всё то, что было в прошлом. Но, критикуя, предлагает ли он что-то новое? Да, предлагает.
Ответ Нобеля однозначен, несмотря даже на ту критику предлагаемого им идеального государственного устройства, которую он вкладывает в уста своего героя. Ответ этот — парламент. Однако, как всегда, мнение Нобеля предполагает оговорки. Для него неприемлемы любые формы парламентского правления. Он считает, что парламент должен состоять из дальновидных людей, которые «могли бы выбрать на должность президента человека, доказавшего свою компетентность в вопросах правления».
Идеальная Франция, которую рисует «Господин Будущее», делится на пятнадцать провинций, во главе каждой из них стоит правитель, подчиняющийся избранному президенту страны. Последний, несмотря на то, что он избран, обладает неограниченными полномочиями. Его распоряжения не подлежат обсуждению. И Генрих Шюкк, который нередко оказывается злым на язык, делает из этого следующий вывод: «Можно иметь самые разные мнения относительно того, насколько реализуема данная концепция государственного устройства. Но бесспорно другое, а именно то, что она напоминает скорее фашизм, чем коммунизм».
Пусть ответственность за это утверждение останется на совести того, кто его высказал. Мы же лишь с сожалением вынуждены констатировать, что «Господин Будущее» не имеет ничего общего с романом — ни в обыденном, ни в высшем смысле этого слова.
А может быть, Нобель мог преуспеть в сатирическом жанре? «Патентная зараза», впрочем, совсем не позабавила уже упоминавшегося секретаря Шведской академии наук, который высказался об этом рассказе следующим образом: «В этом небольшом произведении мадемуазель Люкс — это ослепительная советчица жалобщика, а судья носит туманное имя Туман. Весь юмор от начала до конца какой-то вымученный. Так, например, в уста свидетеля, который готовится присягнуть на Библии, автор вкладывает слова: «Я не могу своим умом объять всего, что записано во всех законах, но я записываю все объятия», — шутка, которая якобы может вызвать смех в приёмной. Так, по крайней мере, считает автор».
Впрочем, нельзя забывать, что этот набросок послужил для Нобеля своего рода отдушиной; ему хватило остроумия, чтобы поиздеваться над тем, что его так сильно задевало. Но «Патентная зараза» не смогла умерить его огорчения, и он пытался излить его в своих письмах. «У Госпожи Юстиции, — писал он в одном из них, — всегда были парализованы ноги, что только и объясняет её удивительную
Здесь без труда узнаётся свойственный Нобелю пафос и его склонность к подозрительности и поиску врагов и тайных недоброжелателей. Его слова о том, что он равнодушно относится к денежной стороне дела, ещё не означают полного безразличия к ней. Ведь Нобель был, прежде всего, финансистом, привыкшим к долгим переговорам, и этим очень напоминал своего отца. А что касается того, как мы ответим на вопрос, не любил ли Нобель заниматься денежными делами на самом деле или только делал вид, что они его не интересуют, чтобы создать о себе легенду, то это ровным счётом ничего не меняет.
Если Нобель и был заинтересован в чьём-то мнении о нём, то прежде всего речь должна идти о мнении потомков. Нобель хотел, чтобы его имя помнили и после его смерти. Прекрасным доказательством тому может служить учреждение Нобелевской премии. Образ «финансиста не по собственной воле» в интерпретации Нобеля выглядит несколько неестественно и вымученно, как, впрочем, и образ «торговца оружием, ратующего за мир». В личности Нобеля, в её многочисленных проявлениях легко обнаруживается причудливое смешение искренности и позёрства, мечты и прагматизма, щедрости и эгоизма, которое свойственно неуравновешенным людям вроде Нобеля.
Одним словом, поза. А ещё — непрекращающееся страдание и постоянное недовольство, одно из основных качеств его характера. Он вряд ли смог бы перенести счастье — независимо от того, в каком виде оно бы к нему пришло.
Во всяком случае, видеть Нобеля таким — значит видеть реальность. Делать из Нобеля простака, то есть того, кем он никак не мог быть, или странноватого святошу, похожего на персонажа какого-нибудь юмористического романа, было бы большой ошибкой, ибо в этом случае мы неизбежно преувеличили бы или приуменьшили его недостатки и достоинства.
Однако нужно воздать ему должное, отметив его человеколюбие, лишённое какой бы то ни было хитрости.
Не следует преуменьшать и гибкость, хваткость ума Нобеля, универсальность его личности. После его смерти стали доступными его заметки и черновые наброски. Он делал их почти везде — вплоть до журнала, в котором он фиксировал проведённые им опыты. Эти наброски представляют собой либо стихотворения, либо исследовательские планы, либо философские проблемы, над которыми он собирался поразмышлять. Вот один из таких набросков:
Взаимодействие атомов.
Функции мозга, мысли, памяти.
Материя и мировой эфир.
Взаимопроникновение религий.
Вопросы экономики и налогообложения.
Новая система химической нотации.
Система правления, базирующаяся на качественно новых основаниях.
Исследования в области взрывчатых веществ.
Макрокосм и микрокосм.
Эти разнообразные идеи, которые — и это очевидно — требуют объединения в стройную и целостную систему, возможно, уже обрели единство в мысли Нобеля. Но, к сожалению, мы не можем этого утверждать со всей уверенностью. Однако создаётся и другое впечатление, уже гораздо более близкое к истине: в этом перечислении — своего рода философское завещание Нобеля, оставленное нам, его потомкам…