Альфред Нобель

де Руддер Орландо

Шольман, Лильеквист и Линдхаген, по существу, должны были решить три проблемы. Прежде всего им следовало заняться формальностями, связанными с устранением всех спорных моментов. А законные наследники, конечно же, могли считать, что их права ущемляются. Затем следовало проделать сложные финансовые операции по переводу имущества Нобеля в ликвидные ценности. Эта задача осложнялась тем, что найти способ надёжного размещения капиталов на практике оказалось не так-то и легко. Наконец, нужно было организовать фонд, добиться его официального признания и установить должный контроль над вручением премий.

Увы, все усилия этих трёх бескорыстных людей встретили заметное сопротивление.

А другого ожидать не приходилось. Всё располагало к оспариванию завещания. Кроме того, была подвергнута жесточайшей критике сама идея фонда и особенно те принципы, которые лежали в основе отбора кандидатов на вручение премии. Не обошлось даже без давления на наследников и без попыток заставить их оспаривать завещание. Некоторые из них, впрочем, сопротивлялись: они хорошо знали, что Нобель неоднократно выступал против института наследования, которое, по его мнению, чаще всего доставалось безответственным людям и стимулировало леность.

Естественно, не забыли и о патриотизме: содействовать развитию мировой науки таким образом якобы означало пренебрегать шведскими интересами. Кроме того, не всем нравилась и причастность к премии норвежского стортинга: шведы были недовольны теми сепаратистскими тенденциями, которые впоследствии привели к отделению Норвегии.

Стоимость имущества Нобеля была просто фантастической — 33 233 792,20 шведских крон. Однако собрать эту сумму было трудно, так как всё имущество Нобеля было рассеяно по разным странам, а в каждой стране были свои законы о наследовании, частной собственности и свои налоговые кодексы. Вот перечень тех сумм, которые, прежде чем поместить их в «надёжное место», следовало получить с каждой страны.

В Германии находилось имущества на общую сумму 6 152 250,95 кроны, в Австрии — на 228 754,20 кроны, в Норвегии — 94 472,28 кроны, в Италии — на 630 410,10 кроны.

Стоимость имущества, находившегося на территории Англии и Шотландии, была примерно равной: 3 904 235,32 кроны и 3 913 938,67 кроны соответственно. Имущество из России принесло внушительную сумму в 5 232 773,45 кроны.

Но наиболее значительная часть собственности Нобеля находилась на территории Франции, где Нобель столкнулся с двумя, возможно, самыми серьёзными в своей жизни проблемами. Его стоимость составляла 7 280 817,23 кроны.

И именно в этой стране проблемы с исполнением посмертной воли Нобеля были самыми серьёзными; Франция в третий раз показала свою нелояльность к Нобелю. Французская налоговая полиция наложила на имущество огромную пошлину. Линдхаген полагал, что средства, за которые он, Шольман и Лильеквист несли ответственность, следовало изъять из французских банков и поместить в другое место.

Все трое отправились во Францию и начали снимать деньги со счетов в Национальном дисконтном банке и в банке «Лионский кредит», который они сами выбрали для временного хранения средств. Эти средства они решили поместить на счета в Шотландском объединённом банке в Лондоне и в банке Энскильда в Стокгольме.

Так как они не доверяли французским властям, не могло быть и речи о том, чтобы переправлять деньги обычным способом. Они решили поручить это почте, но там принимали лишь пакеты и письма, стоимость которых не превышала 20 тысяч франков. Естественно, от этого плана пришлось отказаться.

Все средства, переведённые в акции, «сначала переправлялись в шведское консульство на улице Пепиньер, — вспоминает Раньяр Шольман. — Там атташе консульства составляли их опись. Затем их упаковывали в пачки, пачки складывали в один пакет, пакет запечатывали и отвозили на Северный вокзал в отдел по перевозке финансов, откуда они и доставлялись в Лондон и Стокгольм. Поскольку движение

вокруг консульства могло привлечь внимание преступников, мы — генеральный консул Нордлинг, служащий по имени Якоб Селигман, специально вызванный из Швеции, и я — забирали бумаги из банков лично. Для этого мы наняли обыкновенный фиакр, в который я садился с револьвером в руке, в полной готовности защищать чемодан, так как вооружённые нападения в то время в Париже случались очень часто. Транспортировка до вокзала производилась тем же образом. Наши действия могут показаться странными, ибо гораздо проще было перевести деньги со счёта на счёт, как это обычно делается, то есть совершить трансферт. Однако мы боялись, как бы это не привлекло внимания французских властей».

Так за неделю Шольман и его друзья перевезли 125 пакетов на общую сумму 2 500 000 франков. Опасности, о которых упоминает Шольман, не были выдумкой: вся Франция в то время пребывала в страхе из-за анархического движения и террористических актов, которые совершали анархисты… Было бы, однако, весьма любопытно, если бы на фиакр, в котором ехал Шольман, напал какой-нибудь динамитчик! Но анархисты по-прежнему практически не использовали динамит и нитроглицерин, отдавая предпочтение пушечному пороху.

Выполнение завещания Нобеля встретило и другие препятствия. Некоторые наследники добивались секвестирования имущества, противодействовали его продаже, постоянно возбуждая дела в судах Стокгольма, Лондона, Парижа и Берлина. Не обошлось и без Софи Хесс: её интересы представлял один известный венский адвокат.

Шведские и норвежские суды не решались взвалить на себя труд по распутыванию этого сложного клубка законов разных стран и претензий наследников. Однако сделать это было просто необходимо, так как ситуация вокруг наследства по-прежнему оставалась напряжённой и надежд на её разрешение было мало.

Прежде всего необходимо было выяснить, где в действительности проживал завещатель, ибо иначе нельзя было определить, какой суд обязан рассматривать все дела о наследстве Нобеля. Он проживал в Париже? Но в этом случае дело могло принять неблагоприятный поворот: французское казначейство и французская налоговая полиция наверняка воспрепятствовали бы выполнению посмертной воли Нобеля. Наконец было решено, что последние годы жизни Нобель провёл в Бофоре. Компетентным в решении вопросов, связанных с наследством, был объявлен суд графства Карлскуга, в котором находился этот город.

Вокруг завещанного имущества

Пресса также встретила завещание в штыки. Нобель в её глазах оказался «шведским гражданином, которому очевидный недостаток патриотизма позволил пренебречь интересами родной страны и даже интересами своей семьи ради поддержки некоторых международных движений». Поговаривали даже об «извращённом космополитизме финансиста-апатрида».

Астроном Карл Яльмар Брантинг (1860–1925), стоявший во главе шведской социал-демократической партии, был не менее резок. Он метал громы и молнии по поводу этого «монументального промаха» и полагал, что вместо того, чтобы вручать «сказочные премии» уже признанным учёным и состоятельным литераторам, следовало бы направить эти средства в «трудящиеся слои». «Единственное средство установить мир, — добавлял он, — состоит в том, чтобы политически и экономически организовать пролетариат всех стран, и таким образом подготовить его отказ от участия в бойнях». «Миллионер, который не жалеет денег на дело мира, — уточнял он, — конечно, заслуживает большего уважения, чем другой, который этого не делает. Но было бы лучше, если бы подношений вообще не существовало в природе, так как в этом случае не существовало бы миллионеров…»