Алхимия крови и слез
Шрифт:
Пальцы императора оказались сухими, движения уверенными, но когда они застыли рядом с другими парами, Эйдарис наклонился к уху Деи и едва слышно сказал:
— Я тоже боюсь, у меня маловато практики. Я буду вести, ты быстро поймешь, что делать.
Императору тоже снятся кошмары, вспомнила Дея. Он тоже человек. Ну, может, и спокойно спит, но точно испытывает эмоции или даже страх.
Музыка зазвучала, и больше возможности хотя бы для пары слов не было. Поначалу Дея всерьез думала, что позорно потеряет сознание от волнения, но Эйдарис
Ее дыхание сбилось только раз, когда после нескольких шагов Эйдарис крутанул ее, а после крепко прижал к себе. Это явно было фигурой танца, и всё равно Дея смутилась, отчаянно осознавая, что императорский мундир не такой уж плотный, как она думала. В следующий миг Эйдарис вежливо отодвинулся, но тут Дея была уверена, что на его лице мелькнула улыбка. Будто у довольного сытого хищника, которого погладили по голове.
Хотя Дея сомневалась, что кто-то гладит Эйдариса. Что он кому-нибудь это позволяет.
Он протянул руку, кончиками пальцев касаясь плеча Деи, и она с недоумением пыталась понять, что значит этот жест. Явно не танец, но и непонятно, что хочет сказать император. А потом она ощутила его силу, легкую, слегка покалывающую. Испугалась, что сейчас снова сделает ему больно… но Эйдарис явно был готов пойти на риск. Или просто подготовился, и сегодня у него есть какая-то защита.
Эйдарис не угрожал. Он хотел сделать красиво. Потому что в следующий миг вышитые на платье Деи звезды слабо засветились. Ровный магический свет вплетался в серебряные нити, и Дея услышала несколько восхищенных вздохов.
Танец закончился, и они стояли в свете звезд Деи, которые зажег Эйдарис.
— Тебе нравится? — спросил он негромко. И в этом вопросе не было интонаций императора, только волнение обычного человека, вдруг ей придется не по вкусу.
Ошарашенная Дея смогла только кивнуть.
Она стояла близко, Эйдарис еще не выпустил ее руку, поэтому она заметила, как Кэл подошел к брату, тронул его за плечо и приблизился. Смогла услышать, как он негромко шепнул:
— Я не могу здесь оставаться.
Видимо, Эйдарис понял, что это значит. Его лицо будто окаменело, он молча кивнул. Звезды на платье погасли, Кэл исчез в полумраке, а Эйдарис повел Дею на место. Краем глаза она видела, как сосредоточенно его лицо, так что даже не удивилась, что он не произнес ни слова.
Кэл не мог управлять проклятием, только подчиняться, и это его страшно бесило. Одно дело, когда он выбирал сам: как его служба империи, клану и императору. Другое дело, когда что-то стороннее навязывало свои условия.
К сожалению, Эйдарису мало быть просто рядом: это усмиряло приступы, но Кэл всё равно ощущал слабость и какое-то время… не особенно мог что-то делать.
Хорошо хоть, Кэл чувствовал заранее приближение
Закончилось всё тем, что Кэл попросту рухнул в обморок. Как сказал потом отец, хорошо, охота была соколиной, и они стояли на земле. Если бы Кэл рухнул с лошади, мог и шею сломать.
И всё же, шагая по замковым коридорам, Кэл не жалел, что решился танцевать. Он давно не видел Кихави. Пусть не мог что-то требовать и не наведывался лишний раз в храм Карамаха, но сегодня танцовщиц пригласили во дворец.
Кэл с удовольствием вспоминал вечер, когда закрыл дверь своей комнаты, отгородившись с проклятием от остальных. Кихави пахла цветами и жидкостью, которую использовали для огня, прижималась так пылко, будто готова была отдать всю себя. Кэл не считал себя вправе принять такой дар — и в такие вечера как сегодня особенно хорошо вспоминал почему.
Кэл не находил себе места, бродя по комнате, прекрасно понимал, что приступ всё ближе. Он надеялся, что придет Эйдарис и в то же время корил себя за такие мысли: у императора этим вечером есть дела поважнее.
Приступ слабости заставил повалиться на кровать, а вместе с первыми короткими судорогами Кэл услышал, как дверь открылась — так входить мог единственный человек во всей империи.
Кэл зажмурился, пытаясь сдержать судороги, но ощущение было таким, будто его тело ему уже не принадлежало и жило собственной жизнью. Он только ощутил, как рядом уселся Эйдарис, решительно перевернул Кэла на бок и подложил под голову мягкую подушку.
— Пришлось выждать, чтобы закончить вечер не слишком резко, — сказал Эйдарис, как будто извинялся.
Кэл этого не понимал. Император ни перед кем не извиняется и никому ничего не должен. Спокойная энергия брата тут же усмирила приступ, и пусть слабость никуда не исчезла, но хотя бы судороги отпустили, мышцы расслабились, и Кэл перевел дух.
Он перевернулся на спину и приложил ладонь к пульсирующему шраму.
— Ранение вызвало новые приступы, — сказал Эйдарис.
— Это же не первый мой шрам. Почему именно он?
Язык еще ворочался с трудом. Эйдарис пожал плечами:
— После прошлых тебя нормально лечили, не приходилось еще неделю скакать без обезболивающих зелий.
Или теперь приступы стали чаще и всё на свете их вызывает.
Кэл выждал немного, потом медленно сел. Сил встать явно не было, но ему тут всю ночь валяться, стоит хотя бы мундир снять. Как он об этом сразу не подумал? Слишком замечтался о Кихави. Непозволительно. Он Воля императора, ему нельзя терять бдительности, даже из-за проклятия.