Алиса Длинные Ноги
Шрифт:
Совесть взорвала меня; я с грохотом опустила поднятую ногу на стол – проломила мраморную столешницу – так русалка проламывает лёд!
Пять минут ураганом носилась по заведению, крушила мебель, рвала затейливые картины с непристойными мужчинами и женщинами без доспехов, разбивала зеркала и амфоры с фиолетовым крепким – не видела летучих мышей, фей не повстречала, а то и мышам, и феям, и даже эльфам голубоглазым досталось бы на фанфаронские орехи.
Пелена гнева схлынула, я стояла в озере крови, с недоумением ощупывала себя, не находила перемен, даже
Котёнок мурлыка вылизывал лапку – умиление с замиранием времени!
Я осторожно отсоединила гробик, раскрутила его на веревочке, отпустила – и – королевство горюй – со скоростью пикирующего дракона гробик вылетел из окна (стекла я выбила во время танцев со смертью), на улице брякнуло, послушался стук упавшего жирного тела, даже не стук, а – шлепок сырого мяса о камни, покатилось железное, с дорогим звоном.
Я догадалась – Короля гробиком для котёнка пришибла, корону с него сбила вместе со спесью учителя фехтования.
Руки опустила, раздумываю, куда бежать — четыре стороны света, не сразу выберешь нужное направление, откуда доносится шум падающих Райских яблок.
Из золотой двери в стене вышла хозяйка заведения, усмехнулась, подошла ко мне и снова щупала мои пряничные ягодицы, искала и в них Смысл своего существования (иного толкования щупанью я не нашла в своей боевой головке, красивой, закономерно пропорциональной – алмазные самородки можно моей головкой раскалывать в пыль).
«Аврора! Помни, воительница: недвижимость, антиквариат, другие вещи, от которых стонут изнеженные Принцессы с лицами-сковородками — ерунда, ноль без робкой палочки.
Пройдут пятьсот миллионов лет, исчезнет даже воспоминание о погроме в моём заведении, в труху превратятся осколки зеркал, а в каждом осколке – маленький чёрт восседает на чёрном горшке с нечистотами.
Воины, коробейники, – небрежный жест покорительницы вершин на разбросанные трупы, — ничтожества!
Народятся бесплатно, мужчина дешевле мешка с мукой!
Но легенда о твоих стальных ягодицах и подвиге женственности, когда ты не пожалела своей красоты – могла бы оцарапать богатство кожи – останется в моей памяти и проживёт более ста миллиардов сиксилиардов лет». – Подняла осколок зеркала, резанула себе по левой руке, засмеялась весело, с хрустальными переливами Лебедь-Хрустального стекольного завода.
Я выбежала на воздух, меч в моих руках дрожал, танцевал, выискивал новую жертву, а я стискивала зубы, убеждала себя, что меня где-нибудь ждут с любовью и надеждой! – Ксена подняла ногу, подмигнула трактирщику, подписывала смертный приговор ресницами. – Нога Солнцем взошла, а карета с огненными рысаками…
Трактирщик молнией пробежал сквозь соломенную стену, послышались непристойные выражения (графиня Алиса Антоновна заткнула ушки розовыми пальчиками, читала вслух из Овидия, чтобы поэтика заглушила безобразное, рожденное необразованным трактирщиком).
Вышли во двор, вдохнули живительный вечерний воздух с суетливыми работягами мошками – так рыба дышит в грязной ванной архивариуса.
Карета –
Трактирщик постарался, оценил свою жизнь в монеты гнева Ксены: шкуры дикобразов, меха вурдалаков и оборотней, кости дракона, чешуя русалки – вместо пуховых перин!
— Я? Милые дамы и любезный трактирщик без совести и порывов в душе!
Я – воспитанница Института Благородных Девиц – поеду в монстре народного хозяйства?
Жена декабриста побрезговала бы следовать за мужем в этой коробке, назвала бы карету — пошлостью и с нелепой печалью в омутных очах набросила бы на шею себе петлю, потому что телега – позор для морально устойчивой девушки! – графиня Алиса Антоновна распахнула очи, превратила их в прожектора нравственности, наклонилась, потрогала колесо из костей.
Трактирщик глядел в созвездие между ног графини, выпучил сорочьи глаза, высунул метровый язык, сказал или совершил бы гнусное, но наткнулся на насмешливо-добродушный взгляд воительницы Ксены, скукожился, превратился в живую сливу.
Фон Карла приложила палец к губам, показывала, что сама договорится с графиней Алисой Антоновной; с достоинством поправила лоскутки платья, погладила графиню Алисию по головке, словно искала родничок:
— В горести и печали возвышенное примчится в повозке Магрибского колдуна Афсаила!
Поверьте, душечка, в нашем Мире эта повозка и перины из чешуи русалки – знак огромного почёта и уважения, не каждый бобовый Король удостоится поездки в подобной карете… где нищий трактирщик с усами страхолюдного гнома украл это сокровище на костяных – высшая проба – колёсах?
Крестьяне передвигаются на ногах, экономят лошадь, не нагружают собственным весом; знатные горожане предпочитают вместо ног – оборотней – небо им с крынку молока покажется!
Запрягут в корыто оборотня, и – ИГОГО! помчались вдоль по улице, мощенной неровными булыжниками – орудием конюхов.
К концу дороги у лихача корыто разваливается, а ягодицы стираются до костей – полжизни уходит за пять минут красивой гонки, похожей на сумасшедший вихрь.
Лишь Короли и вы, Алиса Длинные Ноги, удостоены чести взирать из телеги на поля и реки; расхохочитесь над бедой, Алисия, вы – свет зари, поэтому получили лучшее, что производит наш тележно-каретный Мир.
Я на игрищах один раз каталась в телеге, горжусь, потому что – ветер, свист, ухабы, толчки, встречные летучие мыши в рот и в глаза – лихачество дорогое, не всякой монетой оплачиваемое, как Добродетель!
— Вы, фон Карла, к месту упомянули о Добродетели, Добродетель – мой компас! – графиня Алиса Антоновна с помощью воительницы Ксены взобралась в телегу, устраивалась на шкуре лешего, гримасничала, строила глазки спутницам, показывала жестами и мимикой удовлетворение, почти радость, если бы не рог динозавра под ягодицами, словно напоминание о слезах вдов. – Ни избы-читальни, ни кружка ликвидации неграмотности, а день заканчивается, сломала я ему руки и ноги!