Алиса Длинные Ноги
Шрифт:
Я поднимаю ногу выше головы медленно, словно в твоём сне о большом городе, где каждый камень – легенда о Тильтиле.
Как только ножка моя левая достигнет предела, намеченного Природой, ты увидишь ад; для приличных звездочётов – Рай!
Не убежишь от своих мечт в Райские кущи, запутаешься в ногах, упадешь подстреленным сусликом на поле боя белок.
В семнадцать лет я впервые попала в Огромный город – он мне казался гигантским, неповторимо гадким – с отбросами производства на тротуарах и с отбросами общества в трактирах и Публичных заведениях с красными
Люблю оборотней, оседлаю – и летим пугающими тенями мёртвых по ночному лесу, губы слегка шевелятся в приветствии пионерам Зачарованных Болот:
«Здравствуйте, русалки!
Поклон вам, гарпии с умом колдунов!
Моё почтеньице собирательницам мха для затычек между ног!»
Возле приличного заведения (тряпочки на окнах прозрачные, я потом узнала – занавески) ко мне подошла женщина с усами, красивая, высокая, статная, голос – зов предков из преисподней.
С невыразимой простотой городской шмары она погладила меня ниже спины сзади, охнула, схватилась за сердце, и в восторге – наигранном ярмарочном, или истинном – произнесла на выдохе, словно вынырнула из проруби в Мировом Океане:
«В моём заведении пляшут и поют лучшие девушки Восточных Земель – гагары им вместо подушек.
Обхождение знают, получили элементарное образование общения с купцами и стражниками, за сто сольдо не купишь подобного образования на Юге, где девушки – рыбы.
Купцы монистами звенят, презирают окружающих, называют рудокопов преступными гномами, а сами – кочаны тухлой капусты! – женщина обольщала меня словами и мягким медовым голосом, за руку вела в дом, вылепленный из глины, форма – огромная лодка. – Мои девушки к купцам выходят, не ластятся, а своими жизненными делами обеспокоены, будто одни на белом Свете, и нет вокруг унылых вурдалаков с очами кастрированных эльфов.
Одна шляпку снимет и перчатки, шляпку – на трюмо, а перчатки небрежно бросит на подоконник, протянет озябшие руки к огню, пальцы поджаривает, словно сосиски, и не замечает адской боли.
Другая – чулочек поправляет, а дырочку заметит – охает, ахает, носится по залам в недовольстве, свечи тушит, с призраками ругается, а затем легко на канат между люстрами поднимется (так Джек на Небо залезает), по канату идёт и плачет, что у неё на чулочке дырочка с горошинку.
Мужчины в заведении рыдают от умиления, девушкам помогают справиться с жизненными неурядицами, приглашают откушать филе из бёдер птицы Счастья – беда с птицей, не поймать, а вместо неё под соусом курицу подаём – очень мясо похоже на мясо ляжки птицы Счастья.
Может быть, курица, с вечно печальными очами и суетливостью демона – внебрачная дочь её?» – женщина ввела меня в обширную залу, величиной с поле для выпаса десяти коней.
Мужчин – море Белое. Все тоскуют, поглядывают на часы, зевают, а из пастей – ненавижу мужчин – адские стоны, крики поджариваемых грешников, гортанный хохот чахоточных псов.
Хозяйка заведения похлопала меня по ягодицам – по-дружески, без смысла и без намёков на упадничество домашнего быта кочевников, произнесла с тоской – так дети прощаются с детством:
«Сапожки,
Непонятно сказала, а я горжусь, что во мне Правду отыскала, прислугой бы пошла к хозяйке заведения, домовых по ночам бы ловила и в золотую клетку – на потеху девушкам – запирала.
«Господа, вы – оборотни в шкуре человека! – женщина пошутила, потому что мужчины засмеялись, щелкали вставными крокодильими челюстями – по одному рублю за зуб. – Представляю вам чудо полей и огородов, несравненную воительницу Аврору!
Ягодицы у неё – сталь и пламя, огонь и вода, камень и грех!
Нигде подобной страсти не найдете, уверяю вас, а вы мне верьте, потому что груди я накачиваю дорогим говорящим воском, Аврора покажет вам Небо в стальных Звёздах, словно на цепочке из пещеры Гавроша поднялась!»
Представила меня, оставила на столе, среди бутылок с фиолетовым крепким, а сама – тень колдуна – исчезла, будто её стёрли из памяти народной.
Я жеманюсь на столе, чувствую себя курочкой, простила хозяйке её наивность и ошибку, что меня не по имени назвала – пустое, проводит в последний путь девушку без имени – не главная задача мудрой женщины.
Ресницами хлопаю, ногу выше головы подняла – мне поднятая нога спокойствие предает, лекарство от боли в душе!
Мужчины ко мне тянутся, ползут между столами, воруют друг у друга из карманов монеты; потешные самцы, место которым – на каторге!
Сладкая усмешка прилипла к моим верхним губам!
Может быть, стоять на столе среди бутылок фиолетового крепкого – моя цель жизни, как цель жизни рыбы – плавать?
Заменю мужчин на женщин и котят, очень котят люблю, даже ягодицы сводит, когда пушистый комочек вонзает игольные коготки мне в вишневый сосок, рвёт плоть, воет громче вурдалака!
Подумала о котятах и – Солнце среди ночи — котёнка увидела умилительного, похожего на румяную девицу с кувшином у колодца Тахура!
Маленький, волшебно пушистенький, глазки – рубины, носик – аметист – СЮ-СЮ-СЮ! хвостик – мечта дракона.
Котёнок к мужчинам ластится – сорванец с зубками-убийцами – вот-вот откусит носы лихоимцам!
Вдруг, словно каленная стрела из ада вылетела – чёрная, с трупным ядом кураре, вонзилась невидимая в моё сердце, разорвала мечты стать канатоходкой.
Я мечтала по канату ходить – хоть в заведении приличном, хоть между кораблей; жизнь монета с тремя сторонами!
Причина моей душевной тоски – гробик — маленький, под размер котёночка, чёрный, аккуратненький с крышечкой – подогнана крышечка лучшими ювелирами.
Гробик к котёнку веревочкой привязан, тянется за беззащитным животным, напоминает о бренности жизни, о жестокости мальчишек хлопкоробов и купцов с животами-барабанами.
Для потехи кто-то гробик к котёнку привязал, себе на усладу, чувствовал себя генералом перед рядовым котёнком – океан нечистот после обеда на голову выдумщику.