Алиса Длинные Ноги
Шрифт:
Чёрт гнусно расхохотался, схватил графиню Алисию – птичку белую – за руки-крылья и утащил вод воду – ПЛЮХ!
Горничная Аделаида очнулась, привычно ощупала себя – не снасильничали ли над ней во время обморока, блудодейство не беда, но бесплатное блудодейство – грех величайший для горничной, всё равно, что полено березовое господином Буратино обозвать.
Заглянула в ванну – чистая водичка, лишь несколько волосков чёрных плавают, будто из рояля «Беккер» выпали.
— В Раю я, с птичками веселыми, с Принцами, законнорождёнными; я – воскресшая буква Ять! – графиня Алиса Антоновна улыбнулась Солнышку, засмеялась непринужденно, но без критического напряжения – девушка
Так сохранится в веках Немесиды и Делии имя.
Цвет его поздних страстей, его поздней любви.
Чем вам поможет обряд?
К чему вам гремушки Египта? – графиня радовалась – чёрта нет, и не появлялся он в купальне, плод девичьего воображения, пустота, шелуха грецкого ореха в лапках благовоспитанной белочки. – Стихи Овидия мне поддержка в минуту славы – так под ногами поэта появляется крылатый конь.
ОХ! Под моими ножками нет опоры – взлетаю или падаю, шикарная, сто милилардов мне денег дай, не откажусь от красоты своей! – графиня Алиса Антоновна опустила руки и очи, возопила – не громко, потому что громогласие – удел извозчиков и сторожей. – Я в неэстетическом болоте!
АХ! Честь моя намокла мешком с благовониями!
Воспитанная девушка – если влажная выползет из болота – никогда не оправдается перед классной дамой, имя мне — Проступок!
Чёрт в болото затащил, испытывает меня, ждёт, что попрошу у него помощь, вложу руку белую, вафельную в загребущую – ложка загребушка — лапу чёрта.
Никогда! слышите, чёрт?!! никогда графиня Алиса Антоновна не опустится до единения с чёртом, до джазовых негритянских танцев под его дудку! – Графиня погрозила пальцем изумрудной лягушке, отчего гирькой ушла с головой под воду, вынырнула (сказались уроки плаванья в Баден-Бадене). – Лучше бесчестие в болоте, чем молчаливые укоряющие взгляды членов морального собрания – так лягушка из двух палачей выбирает красавца.
Умираю, захлебываюсь неблагородной зловонной жижей, погибаю со словами Овидия на нецелованных – АХ! – бархатных устах!
В жадные уши слова робкий воспримет поэт…
Скипетр и высокий котурн в украшенье одна посылает.
Следом за нею уста громко готовы звучать… — графиня Алиса Антоновна со страхом – умирать не весело, погружалась в воду, открыла очи – вода в болоте прозрачная, но с множеством золотых, серебряных нитей, малахитовых водорослей, похожих на панталоны графа Шуйского Игоря Васильевича.
«Может быть, чёрт искушал меня, подталкивал к самоубийству, а самоубийство, особенно для молодой красавицы, благовоспитанной, безгрешной – преступление, равное по ханжеству паралитическим танцам вурдалаков? – Алисия раздумывала, опускалась, рассчитывала – успеет ли в минуту раскаянья пробкой шампанского вынырнуть? – Если долго под водой пролежу, черви – фуй! гадкое слово, улитки, слизни и раки обезобразят моё тело, покроют дурными язвами, словно я болела и утопилась от стыда – мертвая не докажу даже, что я никогда не прыгала через веревку – дурно, если девушка в прыжке поднимает ножки, прельщает извозчиков; в балете ногу выше головы поднимать — почётно, одобряемо, а под настырными взорами разносчиков требухи — ресницы у парней наклеены и подкрашены в синий цвет – ножки нельзя поднимать. – Графиня Алиса Антоновна представила себя обезображенную на траве возле болота, в окружении скучающих коров и назидательных мух, дрыгнула ножкой, с ужасом поняла – не хватит сил и дыхания вынырнуть, дорога в один конец, как у одноного всадника Апокалипсиса.
В ужасе – словно струны арфы порезали пальцы – билась в жадных лапах подводных
Вдруг, нежные, бархатные (но золотой силой налитые) руки – тонкие, изящные – подхватили графиню Алису Антоновну, ракетой понесли к Свету, к Солнцу, где птички, пусть птички неблагородно роняют перья и испражняются на лету, но – живые.
— Не похудела ли я в болоте, когда погибала, падала в ад, подобно умирающему чёрному лебедю? – графиня Алиса Антоновна открыла глазки – без удивления, потому что в жизни благородной девушки всё благородно, даже тарелки из улыбок – отвесила поклон милейшей девушке (Но по красоте чуть-чуть, на ступеньку ниже, чем Алисия!). – Вы – моя спасительница, не просто из влажных рук смерти выхватили – так собачка выхватывает у голодной кошечки миску с узбекским пловом.
Вы спасли меня от бесчестия, от душевного поругания, от укорительных взглядов подружек и брани батюшки и матушки – белый рояль им в постель!
Я не до конца верила в свою смерть; красота не умирает зайчиком на сковородке!
Но чувство неловкости, стыда охватило меня под водой, я отчаялась в болоте, даже схватилась бы за дракона, чтобы выползти!
Почему вы, девушка, а не Принц на Белом Коне меня спасли, подарили пир Валтасара?
Я в подарок обучу вас новейшим танцевальным движениям – розовая мечта, а не танец «Варшавяк»!
— Я не девушка, я – русалка, не стыдите меня, тошно, когда ограничена во времени и в расстоянии, словно мне пришили к груди стопудового мертвого коня! – Спасительница подпрыгнула — очаровательная в брызгах и лучах Солнца, бриллиантовая россыпь в теле девушки с хвостом. – Ниже пояса у меня – хвост дельфина, многим рыбакам нравится мой образ, почитают меня, в жертвы жён приносят – связывают, обушком по голове и – бултых - жену в болото, чтобы не ворчала, головёшка печная!
Ко мне ластятся, хвастают, что ради меня жену утопили, не верю; в Станиславского не верю, и в благородство рыбаков не верю, варяги они, а не рыбаки!
Жену рыбак убивает для своей свободы, для вольности, когда в комнатах пусто, ветер гуляет, и полы давно не вымыты, покрыты костями современников; во Дворцах культуры полы из костей мамонтов, а в домах рыбаков – из костей человеческих.
Я вас под водой увидела, невольно залюбовалась, раздумывала – спасти ли – но тогда грязь взрослого Мира обрушится на меня, судьи обвинят меня в лесбиянстве, мужчины укорят, вставят золотое африканское кольцо в нос.
Красивая вы, в белом платье невесты, в бальных туфельках, в ленточках, кружавчиках и рюшечках – сю-сю-сю!
Конфетка, феминистка!
Из девичьей солидарности – живые мы, девушки, воюем друг с дружкой, соперничаем из-за козлов вонючих, а мёртвые – дружим, обнимаемся, называем друг дружку «сено» и «солома».
Ноги у вас поразительные – длинные, идеальные, словно вылеплены по особому заказу Природы.
Ваша душа в ногах, и любой молодой человек бросит своё занятие: поэт, лесоруб, продавец гамашей – застынет очарованием фраз ваших ног.
— Не отрицаю, что мои ноги – тихая гордая радость русских городов! – графиня Алиса Антоновна смущалась (Любая балерина превращается в Олимпийский факел, когда нахваливают!), носком белой туфельки (бальные туфельки, но на высоких каблуках-ходулях), чертила в золотом песке личико воображаемой обезьяны, покровительницы Японии. – Но добродетель девушки не в её ногах, не в потрясающей красоте, хоть ты сто пудов пудры на лоб наложи, а в – моральной устойчивости, в благородности, в послушании, равном послушанию ста тысяч монахов капуцинов.