Алиса убивает любимых
Шрифт:
– Идиот! – кричала она и сыпала неумелыми ударами, целясь мне в лицо. – Отдавай сейчас же или я закричу!
– Да ты ведь уже кричишь, ненормальная!
Я почувствовал, как в заднем кармане у меня что-то хрустнуло.
– Черт! Все, брейк!
Я попытался скинуть с себя Алису, но смог только перекатиться. Она вцепилась в меня своими ногтями, как какой-нибудь дикий зверь.
– Что это был за звук? Ты их разбил!
– Да хватит уже, слезь с меня!
– Что ты натворил, м?!
– Я натворил?
– Да, да, ты натворил! – завопила Алиса. – Подошел с дерьмом на своих ботинках, пока я танцевала,
Я действительно смеялся. От ее слов, от всего этого абсурдного разговора, я вдруг начал захлебываться под ударами, лежа посреди этого проклятого пустыря, и ничего не мог уже с собой поделать. Наверно, если бы нас увидел со стороны кто-нибудь из моих нормальных друзей – у которых учеба, работа и хобби фотографировать все подряд – то наверняка бы они решили, что я окончательно поехал крышей. От этой мысли мне почему-то стало еще смешнее. Я ржал во весь голос, смотрел на Алисино вымазанное грязью лицо, всклокоченные короткие волосы и широко открытые глаза. Я слышал ее дыхание, я чувствовал ее запах, я ловил молнии из ее чокнутых глаз и думал о том, что еще ни разу в жизни я не валялся вот так в грязи и не смеялся, как полный кретин.
8.
Потом под пристальным взглядом среднеазиатского кассира мы с Алисой сидели в какой-то забегаловке, грязные и уставшие после бессонной ночи и схватки на пустыре, и думали, что делать дальше. На ссоры уже не было сил. Из шести упаковок «special k» уцелело неполных три: в одной было разбито несколько ампул. Алиса заявила, что я должен их возместить, хотя это она на меня прыгнула и все раздавила.
Увидев мой мобильник, она заставила меня выйти в сеть, погуглить смертельную дозу кетамина и пересчитать все это дело на имевшийся у нас пятипроцентный раствор. «Погуглить смертельную дозу? Ты это, блин, серьезно?» – спросил я. А она только пожала плечами: «Не знаю, ты виноват, вот и найди». Пока я занимался этим, Алиса молча злилась на меня, закутанная в мою грязную куртку, которую я заставил ее одеть, и пила свой дрянной кофе в углу. Я же был скорее рад случившемуся, потому что и без всяких проверок подозревал, что вряд ли оставшегося хватило бы даже для хрупкой Алисы.
За большим стеклом за нашими спинами с раздражающим шумом просыпался город, поднявшееся солнце бросало лучи на экран, так что мне приходилось прикрывать его рукой, чтобы хоть что-то увидеть.
– Ну, что там? – нетерпеливо спросила Алиса, когда допила чашку.
– Если я правильно посчитал, то из расчета в восемьдесят миллиграмм на килограмм веса, понадобится не меньше трех-четырех упаковок даже в твоем случае, – сказал я. Вообще-то я не был уверен и на всякий случай посчитал с запасом, чтобы у Алисы точно не хватило глупости даже пытаться. – Кстати, сколько ты там весишь?
– Ну нет, умник, эту тайну я унесу с собой в могилу.
Она недоверчиво заглянула мне через плечо и заметила три пропущенных от моей тетки. Я поспешно выключил экран.
– Странно, что ты этого стыдишься, – сказала Алиса, – по крайней мере ты хоть кому-то нужен.
Было уже восемь часов утра воскресного сентябрьского утра. Мы вышли из кафешки и побрели по незнакомой
Мы дошли до перекрестка и встали на светофоре.
– Не люблю московскую осень, – сказал я, чтобы просто что-то сказать. Алиса выглядела совсем печальной.
– Никто ее не любит, – раздраженно сказала она. – В этом нет ничего особенного. Ты такой же, как все.
– Я и не говорил, что считаю себя особенным, я только сказал, что не люблю осень.
– Это просто химия. Любишь, не любишь – это здесь ни при чем. – Алиса качнула головой. – Обычный недостаток солнечного света и тепла, который все принимают за депрессию. Ты знал, что осенью количество самоубийств резко возрастает? И каждый, вероятно, считает себя особенным, хотя на самом деле он ничем не отличается от других.
Мы помолчали, уставившись на цифры, мигающие в красном свете на другой стороне дороги, а потом Алиса вдруг сказала:
– Эти ампулы были моим счастливым билетом. Ты ведь понимаешь, что все испортил?
Я не знал, что ответить.
– Кетамин – это не средство от кашля, – продолжала Алиса, – им не затаришься в аптеке! Первая и ее клуб сумасшедших поддержали меня, подарили мне шанс безболезненно уйти, а теперь я уже и не знаю, что делать. Я боюсь, что не смогу покончить с жизнью сама.
Я вдруг подумал, как мы с Алисой похожи. Я вспомнил тот вечер, когда все для себя решил, когда сидел в окружении стен и тоже мечтал о безболезненном выходе, но сомневался, что смогу довести все до конца. Я был мертв, и все вокруг было мертво – до самого горизонта только черная безвыходная пустыня. И вот, казалось бы, стоило мне смириться, как все так не вовремя начинает лететь неизвестно куда: я вижу розового слона на бетонной стене в грязной подвале, встречаю эту сумасшедшую девушку, которую никак не могу выкинуть из головы, а теперь иду с ней, весь грязный и побитый по неизвестной улице. Может быть, вся эта чепуха и зовется жизнью?
– А как ты вообще попала в клуб? – спросил я.
– Я нашла его по объявлению в интернете. Оно провисело там не больше пары суток перед тем, как его выпилили, так что можно сказать, что это судьба. А ты как в него попал?
– А я просто бродил по пустырю и прочитал приглашение на мятом листке, – улыбнулся я.
– Значит, тоже судьба. От судьбы ведь не сбежишь, м?
Я улыбнулся. Это Алисино «м», которое я никогда не забуду.
Загорелся зеленый свет, и мы пошли по зебре.
– Верно, от судьбы не сбежишь, – сказал я, – но, может быть, судьба говорит нам, что наше время еще не пришло?
Алиса фыркнула.
– Твое время, может, еще и не пришло, а я только и живу в ожидании, когда же все наконец закончится.
– Ты все еще... чувствуешь себя виноватой? – спросил я.
– Уже нет, – ответил Алиса. – Теперь я чувствую себя пустой.
– Мне это знакомо. В последнее время мне кажется, что я только и делаю, что брожу в темноте.
– И в этом тоже нет ничего особенного, все когда-то чувствуют себя пустыми и бродящими в темноте.